‑ О чем именно?

Покачав головой, я сменила тему:

‑ Ты правда думаешь, что это придуманное прозвище не даст той парочке узнать меня под настоящим именем?

‑ Ага. Они будут думать, что ты стриптизерша по имени Ники, и все. Им и в голову не придет думать о тебе как‑то иначе.

‑ Не знаю, почему меня это волнует, но почему Ники? Почему именно это имя?

‑ Я бы его обязательно запомнил.

‑ Запомнил, почему?

‑ Под этим именем я снимался в порно.

‑ Что? ‑ изумленно моргнула я.

‑ Когда я снимался в кино, мой псевдоним был Ники Брендон.

Я прищурилась, что могло означать либо усиленную работу мысли, либо то, что я слишком удивлена, чтобы связно думать.

‑ Ты назвал меня своим порно‑псевдонимом?

‑ Его частью, ‑ подтвердил Натаниэль.

Я не знала, что на это сказать. Мне почувствовать себя польщенной или обидеться?

‑ Отложим этот спор до тех пор, пока я не пойму, о чем он, ‑ произнесла я, наконец.

‑ Поверь Анита, здесь не о чем спорить.

‑ Тогда почему я злюсь?

‑ Дай‑ка подумать… В городе объявились какие‑то вампы, пытающиеся на нас воздействовать, а еще тебе очень не нравится, когда поклонники узнают стриптизера Брендона, и сегодня впервые узнали тебя, хотя на сцену ты поднималась всего один раз. Если ты стыдишься моей работы, то еще больше тебя смущает то, что кто‑то подумал, будто ты сама этим занимаешься.

‑ Я вовсе не стыжусь твоей работы.

‑ Ага, рассказывай.

‑ Не стыжусь, ‑ упрямо повторила я, заводя машину.

‑ В следующий раз, когда будешь представлять меня своим друзьям, не представляй меня танцором. Так и скажи: исполнитель экзотических танцев.

Я открыла было рот, но тут же захлопнула его и молча выехала со стоянки. Мне было нечего возразить. Я предпочитаю представлять его, как обычного танцора.

‑ Ты правда хочешь, чтобы я тебя так представляла?

‑ Да нет, я просто не хочу, чтобы ты стеснялась того, чем я занимаюсь.

‑ Я не стыжусь ни тебя, ни твоей работы.

‑ Как скажешь, ‑ ответил Натаниэль таким тоном, что становилось ясно: он уступил мне не потому, что я права, а потому что я сильнее. Ненавижу, когда он так делает. Он сдался в середине боя не потому, что проиграл, а потому что просто не хочет дальше драться. А как можно драться с тем, кто не сопротивляется? Ответ: никак.

Хуже всего то, что он прав. Меня смущала его работа. Не должна была, но все же смущала. В детстве он был беспризорником, проституткой, и сидел на наркотиках. С наркотой он завязал около четырех лет назад, вообще с прежней жизнью покончил в шестнадцатилетнем возрасте. Я знала о том, что он снимался в порно, но по‑настоящему никогда об этом не задумывалась. Я предполагала, что с этим он покончил тогда же, когда и с проституцией, но не была в этом уверена. А ведь я никогда и не спрашивала. Натаниэль ‑ верлеопард, а значит, он не может подцепить никакую венерическую заразу, и это позволяло мне смириться с его прошлым. Ликантропия успешно боролась со всем, что могло бы навредить здоровью ее носителя, избавляя его от любых недугов. Поэтому я могла притвориться, что у него было не больше сексуальных партнеров, чем мне хотелось бы думать.

Мы проезжали мимо ярко освещенного здания хлебозавода, когда я заговорила:

‑ Хочешь расскажу, что сказал Жан‑Клод по поводу маски?

‑ Если хочешь, расскажи, ‑ раздраженно буркнул он.

‑ Ну извини, что никак не могу смириться с твоей профессией. Теперь легче?

‑ По крайней мере, ты в этом призналась.

Машина медленно ползла вперед. Снега выпало сантиметров пять, а здесь уже все давно отвыкли ездить при таких погодных условиях.

‑ Ты же знаешь, я не люблю признавать за собой такие комплексы.

‑ Так что там говорил Жан‑Клод?

Я пересказала ему содержание нашего разговора, и он сделал вывод:

‑ Наверно, дело действительно в Малькольме и его церкви.

‑ Может быть.