Солнце садилось, небо заволокло низкими тёмными облаками. По реке дул резкий холодный ветер, и гуся несло на середину реки, всё дальше и дальше от уходящего в вечерний сумрак берега. Волны росли, они уже иногда захлёстывали птицу с головой. Гусь отчаянно перебирал лапками, выгребая на вершину водного холма, стремительно сваливался вниз, порой его крутило на одном месте и затем снова швыряло туда, откуда он начинал движение. Устав сопротивляться, гусь затих.

Ещё не совсем стемнело, когда он услышал идущий из воды и воздуха незнакомый и пугающий шум. Сверкая огнями и гремя музыкой, по реке шёл туристический теплоход.

С палубы заметили птицу.

— Это кто? — спросила девушка у проходившего мимо матроса, показывая на гуся.

— Это? — малый перегнулся через поручни. — Гусь!

— Гусь? — удивилась девушка. — А что он здесь делает?

— Как что? Плавает. На то и гусь, чтобы плавать.

Теплоход прошёл, оставив на воде горьковатый пахнущий нефтью след. Наступила ночь. Похолодало, и озябший гусь увидел вспыхнувший невдалеке огонёк. Он поплыл к нему, зная, что возле огня должны быть люди, а значит, и корм, и тепло.

Плывя в темноте, гусь попал в нефтяное пятно, оставленное проходившим теплоходом. Плёнка маслянистой грязи облепила перья, тёплый начавший отрастать на зиму пух слипся, и холодная осенняя вода просочилась к телу птицы. Гусь озяб ещё сильнее и, торопливо выгребая, поплыл к хлипко дрожащему в темноте огоньку.

Это был бакен. Гусь сделал возле него круг и попытался вскарабкаться на шаткий деревянный островок. Но на нём не было уступа, поверхность бакена заросла скользкой тиной, и гусь, как ни помогал себе крыльями, раз за разом срывался в воду. Устав, он отступился, и его понесло по реке.

Ночью гусь не делал попыток выбраться из воды. Он сложил крылья, подобрал под себя лапки и спрятал голову под крыло. Река несла его в темноте всё дальше и дальше, и гусь задремал.

Он настолько устал и озяб, что даже пропустил восход солнца. Было уже утро, и его увидела, вылетев в свой первый полёт, чайка. Она летела над рекой и сквозь реденький туман смотрела вниз. Чайка была тоже молода, она приняла дрейфующего по течению реки гуся за дохлую рыбу и спикировала на него с высоты полёта.

Крепким и острым, как щипцы, клювом чайка ударила спящего гуся сверху и вырвала из крыла клок слипшихся грязных перьев. Гусь проснулся, поднял голову и, забив крыльями по воде, закричал. В этом крике было столько боли и страха, что чайка испуганно шарахнулась в сторону от поднявшегося в воде гуся и, заваливаясь на бок, полетела прочь, роняя из клюва грязные перья.

Нападение чайки ошеломило гуся и придало ему силы. Он понял, что в воде ему оставаться опасно, и устремился к острову.

— Что ты ходишь вокруг него кругами! — закричал Андрей Ильич. — Хватай за шею и тащи сюда.

Но Митя не спеша стал подталкивать ослабшую птицу к плоту, и она покорно двигалась навстречу своей гибели.

— Принеси топор! — приказал Козырев.

— Может, не стоит? — вякнул я. — Вдруг птица заразная.

— Делай, что тебе велят, и не умничай! Мне этот гусь нужен не для праздничного стола, а для пробы.

— Какой пробы? — недоуменно сказал я.

— Увидишь, какой, — осклабился Андрей Ильич. — Иди за топором и поторапливайся!

Сойдя по мосткам на берег, я оглянулся. Митя был уже рядом с плотом, и отец протягивал ему руку, чтобы помочь выбраться из воды. Но Митя сначала вытолкнул на брёвна гуся, и затем, не воспользовавшись отцовской помощью, влез на плот, снял штаны и рубаху и стал выжимать из них воду.

Взяв топор, я забежал в рыбацкий домик, снял с вешалки полотенце, махровый халат и поспешил на плот.