— Моей мамы, — Митя всхлипнул и промокнул глаза бумажной салфеткой.

Первая супруга босса умерла, и о ней я почти ничего не знал.

— У неё была фамилия мужа? — деловито осведомился я. — Как её звали?

— Лейста Олеговна Костина.

Вопреки слухам о беспредельном мздоимстве на наших кладбищах мне хватило всего одной сотенной купюры, чтобы расшевелить смотрителя могил. Он щёлкнул мышкой — и через минуту я получил распечатанный на принтере листок бумаги, где были установочные сведения на покойную и схема кладбища с указанием места захоронения.

Я вышел из конторы, пропустил мимо оркестр и похоронную процессию и поспешил к Мите, который, выйдя из машины, с любопытством уставился на попа в священническом облачении, следующего по своей надобности к автобусной остановке.

— Что, Митя, наши попы поцветистей будут, чем протестантские и англиканские? Запирайте машину и пройдём на кладбище.

— Я вижу, Игорь, вы действительно необходимый для меня человек.

— Какие это дела? — небрежно бросил я. — Это не дела, а делишки. То ли ещё будет…

Митя пристально на меня посмотрел и усмехнулся.

— Вы правы, Игорь, то ли ещё будет.

По мере приближения к могиле матери он опять затосковал, поник, съёжился, но не плакал. Я шёл в шаге сзади его и корил себя за то, что не догадался купить цветов.

На могиле стояла метровая мраморная плита, позолота надписи потускнела, круглая фотография под стеклом покрылась по краям ржавчиной от железного ободка. Митя опустился на колени, прикоснулся губами к надгробью и заговорил вполголоса по-английски. Язык Шекспира был для меня недоступен, я почувствовал, что он заговорил не по-русски для того, чтобы не было свидетелей его разговора с матерью, и отступил в сторону, затем быстро пошёл по дорожке к старушке, которая стояла с букетом гладиолусов под тенью густолистой берёзы. На кладбище торг неуместен, я расплатился, взял букет и медленно направился к Мите, который сидел возле могилы на низенькой лавочке, держа двумя пальцами незажжённую сигарету.

Он благодарно на меня глянул и положил цветы на надгробие. Некоторое время мы молчали, затем Митя оглянулся по сторонам и произнёс, явно адресуясь ко мне:

— Какое тягостное место! Эти ужасные и отвратительные железные оградки вокруг могил. Вон та, видите, заперта на ржавый замок. Зачем это всё? Кто придумал? От кого всё это повелось?

Меня тоже удивляло устройство наших кладбищ, но протеста никогда не вызывало: не нами заведено, не нами кончится, поэтому я никак не отреагировал на слова моего подопечного и полез в карман за сигаретами.

— Надо будет здесь всё переделать. Вы можете мне в этом помочь?

— Нет проблем, хоть сейчас, заехать к архитектору, он уже работал на нас, и Андрей Ильич им доволен.

— Ах, Андрей Ильич! — воскликнул Митя. — А что, ему трудно угодить?

— Он требователен, но не капризен.

— То есть он всегда готов согласиться со всем, что сулит ему выгоду.

Это заявление мне пришлось не по вкусу. Оказывается, пробирочник не так прост: палец в рот ему не клади — откусит! Но не ему меня водить за нос и вывернуться мне не составило труда.

— Выгода — это такой же принцип, как и бескорыстное служение обществу. И пренебрегать ею глупо и опасно, если не хочешь прослыть придурком.

Мы пошли к выходу и в кладбищенских воротах встретили траурную процессию: двое парней в чёрной униформе, явно сотрудники похоронного агентства, несли совсем небольшой гробик, и за ними шли родители умершего младенца. Я отвернулся от чужого несчастья, встретился взглядом с Митей и прочитал в его глазах любопытство, что он тотчас подтвердил.