Я выдержал паузу, и чёрт меня дернул соврать, хотя в этом не было никакой надобности:

— У меня на эту тему написана статейка. Андрея Ильича она не заинтересовала, поскольку не касается бизнеса. В новую революцию и бунт он не верит. Я попытался опубликовать свои рассуждения в «Новой газете», но не дождался ответа.

И тут Митя меня удивил, да так, что я решил быть с ним осторожнее и не врать без большой надобности.

— А у вас почтовая квитанция на отправленную статью сохранилась?

Но меня трудно пошатнуть: выдержав паузу, я небрежно произнёс:

— Вряд ли. Кто думал, что в газете, где есть вкладка от «Нью-Йорк Таймс», существует старорежимный советский порядок — не отвечать на письма читателей!

Я внутренне напрягся, опасаясь, что он решил разоблачить мою выдумку со статьёй во что бы то ни стало, но Митя открыл ящик стола, вынул оттуда мятые бумажки и начал их сортировать.

— Я ведь тоже статью послал. Вот квитанция из «Огонька», вот из «Московского комсомольца», а это из «Советской России». И тоже ни одного ответа. Но теперь-то я, по крайней мере, знаю, что у меня есть товарищ по несчастью, которому не повезло, как и мне.

Опасность разоблачения миновала, и я перевёл дух.

— О чём же, Митя, ваша статья?

— В двух словах не объяснить, но если совсем коротко, то о душе.

— О душе? — наивность Мити меня позабавила, и я ухмыльнулся.

— Да, о душе! — твёрдо заявил он. — В человеке это самое главное.

— Что вы такое говорите! Я назову вам десятки людей навскидку, которые о душе ни разу не вспоминали, а живут припеваючи…

— А я вам скажу, что в мире нет ни одного человека, у которого не было бы души.

На столе подал голос мобильник, причём самым натуральным образом:

— Алло! Гараж! Заложите кобылу!

Митя недовольно поморщился и взял трубку.

— Странно, что вам нужно ещё раз убедиться в серьёзности моих намерений. Я вам выплатил половину суммы в качестве аванса и уверен, что все мои пожелания будут учтены… Нет, дата остаётся без изменений. Хорошо, договорились, надеюсь, в последний раз и окончательно.

Он небрежно положил трубку на стол и весело произнёс:

— Вы, конечно, изнемогаете от любопытства, кто мне звонил?

— Я стараюсь пропускать всё, что меня не касается, мимо ушей.

— Но это разговор, вернее, его тема, касается всех, кто близко завязан на моего отца.

Я не люблю, когда кто-нибудь корчит передо мной умника и пытается играть в загадочность. И мой ответ был достаточно язвительным и небрежным.

— Эта тайна известна всем, от вице-президентов «Народной Инициативы» до мелких служащих. Но на свой день рождения Андрей Ильич делает каждому сотруднику подарок от именинника.

— У богатых свои причуды, — скривился Митя. — Надеюсь, он не одаривает своих братьев по разуму зубными щётками, одноразовыми бритвами и одеколоном, а преподносит что-нибудь из разряда так называемых вечных ценностей, например, религиозную литературу. Или подарки — это тоже корпоративная тайна, как и зарплата руководства?

— Нет, какая тайна, когда их одобряет совет трудового коллектива. В этом году, в связи с семидесятилетием президента, решено преподнести каждому акции «Народной Инициативы» в зависимости от стажа работы, за каждый год — по пять акций.

— Да, у вас действительно народная корпорация! — воскликнул Митя. — Какая бодрая инициатива масс! Какое яростное слияние труда и капитала!

Тут я, каюсь, хохотнул, и Митя не пропустил это мимо себя.