— Какое нам дело до немцев? — Митя допил чай и потянулся за сигаретой. — Говорите, если есть что сказать, про русских. Они, выходит, помогли американцам и англичанам загнать немцев в оглобли, а сами остались на обочине?

— Разве не так? — я с трудом выдержал взгляд Мити. — Мы оказались даже не на обочине, а в грязной канаве. Но ничего страшного, по большому счёту, в этом нет. Мы моложе по своему развитию Западной Европы самое малое на сто пятьдесят лет, и путь у нас свой. У европейцев не было трехвекового ига, необходимости осваивать седьмую часть земной суши, крепостного права, и самое главное — не было сограждан, которые с варварским упоением стремились перенести чужие порядки на отеческую почву и двадцать лет назад своего добились и раздербанили Советский Союз. Кто прихватил республику, кто — завод, кто — чугунную крышку с канализационного люка, чтобы сдать её в утиль и купить чекушку палёной водки. Европеизация и американизация России завершилась тем, что возник так называемый класс собственников, к коему принадлежит ваш папенька и мой работодатель и патрон Андрей Ильич Козырев. Я его уважаю за ум и деловую хватку, но чтобы его любить, то нет — увольте, да он и сам этого не допустит, вернее его богатство не позволит ему подобного панибратства. Где-то около полумиллиарда зелёных — это, Митя, штука «посильнее «Фауста» Гёте», как говаривал по другому поводу товарищ Сталин, а мы скажем, что посильнее национальных привязанностей и религиозных предпочтений, в кругу которых вертятся, как белки в колесе, обычные люди.

Митя небрежным жестом подозвал официанта, рассчитался, отвергнув мой слабый протест заплатить за обед, посмотрел на часы и заторопился.

— Как бы нам не опоздать!

— Господь с вами, Митя, в России всё начинается с опозданием и не вовремя, даже дождь. Хотя здешние умники, может, и другие, но приедем и поглядим.

Грозовая туча с водохранилища наконец-то преодолела высоченный правый берег Волги и распростёрлась над городом. Дождь лил как из ведра, временами туча раскалывалась на несколько частей, края изломов озарялись огненными вспышками, грохотал гром, и во всём этом слышалось, виделось и чувствовалось весёлое озорство природы, которое передавалось людям. Многие не спешили спрятаться от грозы, а, весело улыбаясь, шли сквозь заросли ливня по пенящимся лужам. И меня, хотя я уже был немолод, подмывало присоединиться к прохожим и, скинув туфли, пробежать, разбрызгивая тёплую воду, по улице.

Две промокшие насквозь юные девицы забежали под козырёк ресторанного крыльца и встали рядом с нами. Они были в том возрасте, когда из подростка уже начинают заметно для окружающих проступать черты и формы взрослого человека. Мокрые платьица облепили их тела, дождь смыл с лица макияжную раскраску, завитые в овечьи кудряшки волосы на голове распрямились, и они от этого стали чище и краше. Я не выпускал Митю из виду и заметил, что и его эти девчонки не оставили равнодушным, он покраснел, потупился и стал нервно перетаптываться, будто собирался куда-то бежать. Меня его поведение позабавило.

«Так вот мы какие! — с удовлетворением исследователя, открывшего на лапке мухи ещё одну неизвестную волосинку, подумал я. — Стало быть, у нашего пробирочника взыграло ретивое. Но пока это всего лишь гипотеза. Надо с ним прогуляться на базу отдыха. И откладывать это дело никак нельзя».

Туча, сделав круг над городом, свалилась на Волгу, дождь заметно ослабел. Мы скорым шагом пересекли улицу и направились к машине, которая посверкивала под лучами солнца хромированным бампером и чисто вымытыми стёклами.

— У меня есть предложение! — сказал я.

— Выкладывайте, что вы там надумали.

— Не поехать ли нам после диспута на рыбалку? Вы ведь на нашей базе отдыха ещё не были?

— Нет.