Изменить размер шрифта - +
И начинает он реестр западников с Ивана Хворостинина, который во времена Смуты впал в «латинство» и ополячился с таким неистовством, что скоро его «стошнило» от московских порядков, и тем стал предтечей всех русских западников. А они только тем и занимались, что искали ответ на вопрос «Что делать?», пока в наши дни этот вопрос не стал беспредметным, и пора его предать забвению навсегда.

— Ну и что это за ответ? — неожиданно для всех сказал Митя.

— А то, что больше нечего сказать, молодой человек. Всё уже сделано. В России нашего времени мечты западников воплотились в реальность, поэтому вопрос «Что делать?» стал бессмысленным. Всё уже сделано, и на все времена.

Я решил, что Мите надо помочь и вмешался:

— Что вы имеете в виду?

Синюгин пошуршал бумажкой и надел очки.

— Вот Ключевский пишет: «…Случайные обстоятельстваили личные усилия помогали западнику во все времена осознать недостатки, отсталость своего Отечества и превосходство Запада. Обретя такое сознание, западник проникался пренебрежением к Отечеству и физическим влечением к Западу. Он смотрел на быт и уклад своей родины как на личное неудобство, как на случайную неприятную обстановку, среди которой ему пришлось останавливаться по пути в какой-то лучший мир, где у него нет ни родных, ни знакомых, но где каким-то образом поселилось его сердце. Такой сибаритский взгляд на Отечество приводил к двоякому выходу из неудобного положения, в котором находился западник: он всегда (от Хворостинина — до Чубайса) стремился или перенестись в любимый ему чуждый мир Запада, или мечтал этот мир с его политическими и другими удобствами перенести на свою родину, в Россию».

Синюгин потряс шпаргалкой, небрежно кинул её на трибуну и звучно припечатал ладонью.

— Вопрос «Что делать?», терзающий Россию на протяжении четырёх столетий проистекал из двойственного нутра отечественной интеллигенции, которая, в конце концов, исполнила свою заветную мечту — перенесла западные экономические и политические институты в Россию, лишила её самодостаточности и самобытности и, как следствие, исторической перспективы.

— Но этот процесс был неизбежен, — вякнул Маркин. — Весь мир шёл в ногу, а мы выбились из общих рядов, и хорошо, что нашлись смелые люди, которые вернули Россию на определенное ей историей место в ряду цивилизованных государств.

— Неизбежна лишь смерть, — парировал выпад тележурналиста Синюгин. — Всё остальное зависит только от людей. Это главное, что я хочу подчеркнуть. Так вот, в России больше не осталось людей, которые могли бы задаться вопросом «Что делать?» Европейская демократия, истерический бедлам всеобщего тайного голосования, мнимое равенство всех перед законом, насильственная толерантность и прочие штучки-дрючки парламентаризма с азиатским оскалом, это, коллеги, гнёт посерьёзней татаро-монгольского ига. Тогда с Руси захватчики брали десятину и оставляли русских людей вариться в своём православном вареве, а сейчас мы все ухнули в мировую давильню глобализма и будем превращены в общечеловеческий фарш…

— Может быть, обойдёмся без конспирологии, без ужастиков о мировом заговоре? — раздался чей-то насмешливый голос. — Относительно заявленной темы скажу, что вопрос «Что делать?» не снят с повестки дня, пока человек не утратит возможности свободно мыслить.

Я заметил, что Митя порывается встать и успокаивающе похлопал его по коленке, но он не внял моему предупреждению и очутился за чёрной трибуной, хотя его туда никто не приглашал.

— Представьтесь, пожалуйста, — презрительно воззрившись на самозваного оратора, сказал председатель заседания.

— Митя, — пробормотал мой подопечный, чем вызвал оживление среди присутствующих.

Быстрый переход