Приблизившись к нему, Толмасов и Брюсов низко поклонились, потому что расшириться, естественно, не могли. Да Хогрэм и сам расширился едва заметно, совсем не так, как прежде. Это говорило о том, что престиж человеков в его глазах основательно упал за последнее время.
– Мы пришли, как ты и просил нас, отец клана, – начал полковник, сразу напоминая старому скармеру, кто кому нужен был больше – они ему, или он им.
– Да, я просил вас прийти. – Толмасов внимательно посмотрел, не меняется ли у хозяина владения цвет кожи, но тот был слишком хитер, чтобы так быстро и явно выдать свои эмоции. – Я хочу, чтобы ты еще раз объяснил мне и всем моим советникам, почему автомат, за который мы уплатили столь высокую цену, не помог нам победить омало.
«Стало быть, хочешь все свалить на нас, – подумал Толмасов. – Что ж, вполне человеческий подход. Только со мной у тебя этот номер не пройдет».
– Благородный отец клана, – проговорил он смиренно, – если бы мы, люди, не появляться в ваше владение, вы оставаться на своей стороне Ущелье Эрвис, не посылать самцов на другую сторону?
Сам Хогрэм сохранял зеленый цвет невозмутимости и спокойствия, но несколько его советников гневно пожелтели.
– Мы думали, что обязательно победим с вашим оружием, – произнес один из них. – А вместо этого…
– Вместо этого, – перебил его Хогрэм, – те из скармерских воинов, что уцелели, стали пленниками Реатура, а Фральк, мой старший из старших, убит. И теперь, когда я умру, владение должно перейти к Лоркису, моему среднему из старших, который еще далеко не готов стать хозяином. А я слишком стар и могу не успеть научить его всему.
– Благородный отец клана, один из наших самцов тоже погиб на восточной стороне Ущелья Эр‑вис. Прошу учесть, что он был одной шестой частью нашего маленького племени, – напомнил Брюсов.
– Вы все шестеро не стоите одного Фралька, – заявил Хогрэм. Советники поддержали его криками, и Толмасов вновь пожалел, что не прихватил с собой «Калашникова».
– Хогрэм, во время войны ни в чем нельзя быть уверенным – есть у тебя автомат, или нет, – заметил полковник. Скармерский у него был похуже, чем у Брюсова, но выражаться на нем он научился вполне внятно. – Но ты должен быть рад, что на твоя сторона Ущелье остались живые человеки.
– Почему это? – Хогрэм слегка пожелтел, хотя и говорил очень спокойно. – Почему это я должен радоваться?
Толмасов вынул из кармана рацию.
– Вот почему, благородный отец клана. С помощью этой вещи мы точно узнаем, что случилось с твоей армией.
– С ее же помощью ты сможешь договориться с Реатуром относительно дальнейшей судьбы плененных омало самцов, – вставил Брюсов.
В зале совещаний стало очень тихо. Все самцы в клане Хогрэма находились друг с другом в более или менее родственных отношениях – будучи, собственно говоря, одной семьей, – поэтому все они испытывали душевные терзания, осознавая, как много их родственников оказалось под властью врага. С другой стороны, Толмасов был уверен, что ни один из них не считает, что те самцы оказались в столь затруднительном положении лишь потому, что приняли участие в набеге на владение омало. Так и немцы на Земле по‑прежнему плакались насчет дурного обращения с германскими военнопленными во время Великой Отечественной войны, будто те были невинными овечками.
Хогрэм опять позеленел. Наверняка его кратковременная вспышка гнева была всего лишь продуманной демонстрацией соплеменникам праведного негодования. Он сам попросил человеков принести рацию, когда вызвал их к себе. Хозяин владения заранее знал, что ему придется торговаться с Реатуром насчет пленных, но предпочел, чтобы советники узнали все от человеков. |