– Само собой.

– Будем уведомлять «Афину»?

– Пусть об этом тоже позаботится Москва. Правда, будь моя воля, я бы пока не стал.

* * *

Реатур привел в порядок Палату Почкований. Он всегда тяготился этой работой – неприятной и мрачной; потому и не поручал ее самкам. И еще потому, что они, в силу своей природы, просто‑напросто не выполнили бы ее должным образом. Хозяин владения вынес труп Байал в большой зал, надеясь, что самки, почувствовав приближение ночи, уже разошлись по своим маленьким комнаткам и легли спать. Но он ошибся. Нумар и Ламра с визгом носились друг за другом, изредка сталкиваясь и падая. Заметив хозяина владения с его ношей, они притихли и подошли к нему.

– Это Байал, – сказала Нумар.

– Как грустно, – отозвалась Ламра без особой скорби, словно сожалея о разбитом горшке или о мертвом животном. Слишком юная, она не осознавала, что судьба Байал уготована и ей. Будто лишний раз подтверждая свою наивность, она обратилась к Реатуру: – Потрогай меня. Наверное, я скоро буду почковаться.

Пробежав пальцами по ее телу, он нащупал маленькие, пока еще едва заметные выпуклости и как можно нежнее ответил:

– Я тоже так думаю, Ламра.

– Хорошо! – воскликнула Ламра.

«Нет, – с грустью подумал Реатур, – она не понимает, что почкование убьет ее, лишит жизни». Печаль навалилась на Реатура тяжким грузом. Ни к одной из своих самок – ни в прошлом, ни в настоящем – не питал он такой любви, как к Ламре. Было в ней что‑то свое, отличавшее ее от остальных. Что именно? Реатур так и не понял этого, но знал, что будет скучать по Ламре, когда она выполнит свое предназначение и уйдет во мрак. «Может, к тому времени в земли омало забредет странствующий менестрель, и я попрошу его за хорошую плату сложить памятную песнь в честь усопшей», – с надеждой подумал он.

Пока Реатур предавался грустным размышлениям, заскучавшая Нумар что есть силы толкнула Ламру тремя руками и вприпрыжку пустилась наутек. Издав пронзительный крик, настолько громкий, что наверняка разбудила половину спящих самок, Ламра бросилась ей вдогонку.

Реатур с телом Байал на руках вышел из зала и запер за собою дверь. Он уже почти дотащил труп до полей, когда встретил Энофа, возвращавшегося в замок от летающего дома человеков. «Наверняка опять замучили расспросами», – предположил Реатур. Если бы не отменная вежливость, с которой человеки задавали свои бесчисленные «зачем» и «почему», хозяин владения давно бы заподозрил в них скармерских шпионов.

Эноф вгляделся в темноту и, различив, ЧТО тащит Реатур, спросил:

– Не желаешь ли ты, чтобы я выполнил эту работу вместо тебя, отец клана?

– А? Нет, спасибо, Эноф. Слишком мало получают самки от жизни, и поэтому я стараюсь дать им все, что могу, и оказать им скромные почести хотя бы после смерти.

Эноф сжал и разжал пальцы одной из рук в знак согласия.

– Ты прав, отец клана. В моем жилище только две самки, и я обращаюсь с ними так хорошо, как только могу. Себе же на пользу – если не держишь их за животных, они веселы и довольны; тогда общаться с ними приятно.

– Полностью согласен с тобой, – сказал Реатур.

– Как себя чувствуют отпочковавшиеся? – поинтересовался Эноф.

– Самец довольно большой и выглядит крепышом. Самочки тоже вроде бы здоровенькие, – Реатур выпустил воздух из дыхательных пор. – Впрочем, время покажет.

Эноф понял, что имел в виду хозяин владения.

Многие отпочковавшиеся умирали очень рано. Если самцу удавалось прожить пять лет, он мог рассчитывать на долгую жизнь.