— Это здорово, Иван Васильевич! Условия у нас простые: на палубу не плевать, за питание будете платить, как и вся команда, — один рубль в сутки.

Нашлась Лежнину и крохотная каютка. На прощание Иван Васильевич дал мне свой ульяновский адрес и телефоны. И вот через несколько лет я разговариваю с ним по телефону.

— Это кто говорит?..

— Это Николай из Омска, помните, я вас в Салехард на буксире отправлял?..

— Как же помню! Ты давай ко мне, я на пятом этаже живу.

Через несколько минут я был в однокомнатной холостяцкой квартире, обильно уставленной пустыми винными и водочными бутылками…

— Это ко мне москвичи приезжали, художники. Вино и водку выпили, а посуду оставили, просто срам!.. Не знаю, что и делать. Ума не приложу.

Лежнину было почти пятьдесят лет, мне он казался стариком. Это был мужик с простецким вятским лицом, немного увалень и походка у него была утиная, вразвалку.

— Раз бутылки мешают, их нужно сдать! — глубокомысленно промолвил я.

— Правильно! — обрадовался Иван Васильевич, будто я указал ему на свет в конце тоннеля.

Стеклотара едва уместилась в четырёх огромных сетках. Без проблем мы отнесли её в стеклоприёмный пункт. На вырученные деньги Иван Васильевич купил бутылку водки и закуску.

— Значит ты, Николай, из сибиряка хочешь превратиться в синбиряка, — подытожил Иван Васильевич и заторопился. — Пойдём!..

Мы вышли на улицу Гончарова, миновали коробку строящегося издательства и поднялись на второй этаж старинного здания. Лежнин толкнул какую-то дверь, и мы протиснулись в крохотную комнатёнку, где каким-то образом умещались два письменных стола, за которыми сидели редактор «Ульяновского комсомольца» Геннадий Семёнович Лёвин и ответственный секретарь газеты Геннадий Иванович Дёмин.

— Вот, — поздоровавшись, сказал Лежнин. — Рекомендую вам поэта — сибиряка, со всех сторон талантливого. Может, он вам пригодится?

— А что, — сказал Лёвин. — Рекомендация достойная, да и мужик вроде ничего. Пиши заяву!

Я тут же на краешке стола написал нужную бумагу и был принят в редакцию на должность литературного сотрудника с окладом 110 рублей. Рублей пятьдесят можно было заработать на гонораре. Полагались ещё и льготные выплаты.

— Вот только с жильём у нас плохо! — сказал Лёвин.

— Пока у меня в мастерской поживёт. К осени что-нибудь решится.

— Завтра выходи на службу. А приказом я оформлю с сегодняшнего дня.

— Кажется, мне повезло, — сказал я, когда мы вышли из редакции.

— Хороших людей гораздо больше, чем кажется, — мудро заметил Лежнин.

Мастерская была рядом с редакцией, высокая в два этажа квартира с антресолями. На мольберте стояла картина «Ленин и Киров», которую, как я потом узнал, Иван Васильевич дорабатывал больше года.

Он стал показывать мне свои картины. Конечно, он знал в своём ремесле почти всё.

Иван Лежнин был интеллигентом в первом поколении. Родился в глухой вятской бесхлебной деревушке и до 1951 года, пока не закончил Рижскую Академию художеств, вряд ли когда бывал сыт. Сначала голодная деревня, затем голодный Ленинградский фронт, затем Рига. Учась в академии, Иван Васильевич подрабатывал официантом. Один раз в латвийской деревне с портретами советских вождей он едва не попал в лапы националистов, и бандиты бы его не пощадили.