– Конфликт все еще зреет, – говорит он.

– Когда наступит зима, – говорю я ему, – эти ребята замерзнут, оголодают и сами уйдут с земли.

– Тогда мы заснимем их исход, – говорит он.

– Может, никакой заварушки не будет вовсе, – высказываю я предположение.

– Может, и не будет, – соглашается Ральф, и Тюльпен приподнимает свою грудь обратной стороной ладони.

Этот жест раздражает Ральфа. Тюльпен уже работала с Ральфом, когда я приехал в Нью‑Йорк; Ральф дал ей работу, потому что она с ним спала. О, это было давно. Тюльпен ничего не смыслила в монтаже фильмов, но Ральф показал ей, как это делается. Когда она научилась делать это очень хорошо, она перестала спать с ним. Ральф не выгнал ее, потому что она потрясающий монтажер, но временами этот жест выводит его из себя.

– Ты спала со мной только ради работы, – говорит он ей.

– Ты дал мне работу лишь потому, что спал со мной, – невозмутимо парирует она. – Тебе не нравится, как я работаю? – спрашивает она.

– Нравится.

Между ними существует молчаливое взаимопонимание.

А вот с парнишкой по имени Кент, которого держат на посылках, дело обстоит совсем по‑другому.

Тюльпен и я сидим в фотолаборатории, попивая кофе и удивляясь, где же пончики. Тюльпен приводит в порядок некоторые из просушенных пленок Ральфа, обрезая их большим резаком для бумаги. Чамп! Прошло уже две недели, как я не слышал от этой чертовой Бигги ни слова. Как другие ребятишки относятся к Кольму в школе? Он все еще кусается?

– Что‑нибудь случилось? – спрашивает Тюльпен.

– Мои инструмент, – говорю я. – Мне кажет‑там все снова закупорилось. Этот водяной метод никуда не годится…

– Сходи к врачу, – спокойно советует она. – Сделай операцию.

Чамп! Чавкает ужасный резак; в моем мозгу возникает образ жаждущего крови Виньерона. И тут заявляется Кент.

– Привет! – Да пошел ты со своим «приветом», Кент! – Привет! Вы видели новый материал? На этот раз он точно схватил это.

– Схватил что, Кент?

– В отснятых кадрах потрясающий свет. Холодает. Даже погода против них. Да, он умеет снимать клевое кино. Понимаеш его долбаная камера предвидит конец.

– Но с чего ты взял, что что‑то должно случиться, Кент?

Вместе с потоком холодного воздуха в комнату вваливается Ральф. Тюленьи ботинки, арктические рукавицы, эскимосская парка, хотя еще только осень. Трудно представить себе Ральфа в тропическом климате: ему пришлось бы менять свой меховой имидж. Он мог бы надеть плетеную хламиду из прутьев и соломы и обернуться тростником: ни дать ни взять гигантская корзина!

– Привет! – говорит ему Кент. – Вчера вечером я видел «Белые колени».

– Чьи? – спрашивает Ральф. Мы все знаем, что Кент не слишком скор умом.

– Да ты же знаешь, – настаивает Кент. – «Белые колени» – это новый фильм Гронтца.

– О, да, да, – кивает Ральф, освобождаясь от рукавиц, ботинок и отделяя самого себя от меха.