– О, да, да, – кивает Ральф, освобождаясь от рукавиц, ботинок и отделяя самого себя от меха.

– Ну так вот, это еще один фильм, который обречен на провал, – заявляет Кент. – Точно такой же, как и его предыдущее дерьмо. «Тяжелый», ты же знаешь?

– Да, да, – повторяет Ральф, разматывая шарф и осматриваясь вокруг. Чего‑то не хватает.

– Я прокрутил твои новые ролики сегодня, – говорит ему Кент. Ральф продолжает размышлять, что же отсутствует в комнате. – Это клево, Ральф! – пристает Кент. – Даже эта гребаная погода…

– Кент? – спрашивает Ральф. – Где пончики?

– Я ждал, когда ты придешь, – бормочет Кент, заливаясь краской.

– Два с желе и одно с воздушным кремом, – говорит Ральф. – Тюльпен?

– Два с воздушным кремом.

– Тамп‑Тамп?

– И жареный пирожок.

– Два с желе, два с воздушным кремом и один жареный пирожок, Кент, – повторяет Ральф.

Когда Кент отправляется выполнять задание, Ральф спрашивает нас:

– Кто такой, черт подери, этот Гронтц?

– «Найди меня», – называет Тюльпен.

– «Белые колени», – называю я, – «Одному Богу известно…».

– Кент курит? – спрашивает Ральф. Никто не имеет об этом никакого понятия. – Ну так вот, если не курит, – продолжает Ральф, – то должен попробовать. А если попробует, то должен бросить.

Возвращается Кент, источник сплетен и информации.

– Два с желе, два с воздушным кремом и один жареный пирожок.

– Спасибо.

– Спасибо.

– Спасибо, Кент.

– Вечером в пятницу Уордель открывает новое заведение у Беппо, – сообщает нам Кент.

– Оно не продержится и недели, – говорю я, затем смотрю на Тюльпен: «Кто такой Уордель?» Она отвечает мне взглядом: «А где это Беппо?»

– Угу, – кивает Ральф.

Мы наблюдаем, как Кент трудится над кофейником.

– Поаккуратней, – говорит ему Тюльпен. Ральф явно разочарован пончиками с желе.

– Красное желе, – говорит он. – А я люблю фиолетовое.

– Виноградное, Ральф, – поправляю я его.

– Точно, виноградное. Это красное дерьмо совершенно несъедобно.

Кент обеспокоен.

– Я слышал, что Марко выставили к чертовой матери с побережья, – сообщает он нам, – за нарушение общественного порядка.

– Как твой жареный пирожок, Тамп‑Тамп?

– Пирожок превосходный, Ральф.

– Два жареных пирожка, Кент, – говорит Ральф. – Ты будешь еще, Тамп‑Тамп?

– Нет, – вмешивается Тюльпен. – Он и так начинает толстеть.

– Три жареных пирожка, Кент, – говорит Ральф, расковыривая омерзительный пончик с красным желе.

– Ты и так уже толстый, – говорит ему Тюльпен. – А Трампера еще можно спасти.

– Три жареных пирожка, – повторяет Ральф. Нарастающие разногласия в комнате смолкают, когда Кент открывает дверь. Ральф прислушивается к удаляющемуся звуку шагов Кента по тротуару. Теперь мы можем высказать нечто конфиденциальное и особо важное, что предназначено лишь Для наших ушей. При Кенте Ральф старается не говорить о глубоко личном. Полагаю, это нечто вроде профессиональной самозащиты.

– Тамп‑Тамп, дружище, – начинает он, обнимая своими здоровенными лапищами нас с Тюльпен.