|
-- Мы не можем купить такой дорогой, он стоит гораздо больше, чем... Конечно, больше, чем то, что у них осталось. -- Возьмите вот этот маленький, -- предлагаю я, -- или просто могильную плиту, а не камень. Видите, вон такую, она стоит всего тридцать тысяч марок и очень красивая. Ведь вы просто хотите знать, где покоится ваш муж, и плита ничем не хуже камня. Она разглядывает плиту из песчаника. -- Да... Но... У нее, вероятно, не хватает денег, чтобы заплатить за квартиру, и все-таки ей не хочется покупать самый дешевый памятник -- как будто бедняге мужу теперь не все равно. Если бы она раньше отнеслась к нему более чутко и меньше хныкала вместе с дочкой, он, может быть, еще жил бы на свете. -- Мы можем позолотить надпись, -- замечаю я, -- это придаст плите очень почтенный и благородный вид. -- А за надпись надо платить отдельно? -- Нет, она входит в общую стоимость надгробия. Я сказал неправду. Но ничего не могу с собой поделать: уж очень эта женщина в своем черном платье похожа па жалкого воробья. Если она теперь пожелает написать длинное изречение из Библии -- я сел в лужу: высечь его стоило бы дороже, чем вся плита. Но она хочет только, чтобы написали имя, фамилию и даты: 1885-1923. Она вытаскивает из сумки когда-то измятые банкноты, которые, как видно, были потом тщательно разглажены и связаны в пачки. Я глубоко вздыхаю -- плата авансом! Давно уж этого у нас не бывало. Она серьезно отсчитывает три пачки. У нее почти ничего не остается. -- Тридцать тысяч, проверьте, пожалуйста. -- Незачем. Я вижу. Все верно. Должно быть, верно. Она столько раз их пересчитывала. -- Я хочу вам кое-что сказать, -- заявляю я. -- Мы поставим вам, кроме того, цементное обрамление. Могила выглядит тогда очень прилично, она как бы обведена границей. Женщина боязливо смотрит на меня. -- Бесплатно, -- уточняю я. По ее лицу словно пробегает отблеск робкой, грустной улыбки. -- С тех пор как это случилось, со мной в первый раз говорят приветливо. Даже моя дочь... Она считает, что позор... Женщина снова вытирает слезы. Я очень смущен и, мне кажется, похож на актера Гастона Мюнха в роли графа Траста из пьесы Зудермана "Честь", которая идет в городском театре. Чтобы успокоиться, я наливаю себе, как только она уходит, глоток водки. Потом вспоминаю, что ведь Георг еще не вернулся из банка, где он ведет переговоры с Ризенфельдом, и начинаю подозревать самого себя: может быть, я так вел себя с этой женщиной, только чтобы подкупить Господа Бога? Одно доброе дело в обмен на другое: обрамление могилы и надпись в обмен на трехмесячный вексель Ризенфельду и солидный груз гранита? Эта мысль настолько подбадривает меня, что я наливаю себе еще глоток водки. Потом вдруг замечаю на стенках обелиска следы фельдфебеля Кнопфа, притаскиваю ведро воды, чтобы их смыть, и громко ругаюсь. |
