— У себя. Кажется, письмо ему пишетъ.

— Къ чорту письмо! Оно не будетъ послано!.. Мамаша! Вы простите, что я называю васъ мамашей, но мы камня на камне отъ Мастакова не оставимъ.

— Здравствуйте, Лидія Васильевна! Письмецо строчите? Дело хорошее. А я зашелъ къ вамъ поболтать. Давно видели моего друга Мастакова?

— Вы разве друзья?

— Мы-то? Водой не разольешь. Я люблю его больше всего на свете.

— Серьезно?

— А какъ-же. Замечательный человекъ. Кристалльная личность.

— Спасибо, милый Максъ. А то, ведь, его все ругаютъ… И мама и… все. Мне это такъ тяжело.

— Лидочка! Дитя мое… Вы простите, что я васъ такъ называю, но… никому не верьте! Про Мастакова говорятъ много нехорошаго, — все это ложь! Преотчаянная, зловонная ложь. Я знаю Мастакова, какъ никто! Редкая личность! Душа изумительной чистоты!..

— Спасибо вамъ… Я никогда… не забуду…

— Ну, чего тамъ! Стоитъ ли. Больше всего меня возмущаетъ, когда говорятъ: Мастаковъ — мотъ! Мастаковъ швыряетъ деньги, куда попало! Это Мастаковъ-то мотъ? Да онъ, прежде, чемъ извозчика нанять, полчаса съ нимъ торгуется! Душу изъ него вымотаетъ. Отъ извозчика паръ идетъ, отъ лошади паръ идетъ и отъ пролетки паръ идетъ, А они говорятъ — мотъ!.. Раза три отойдетъ отъ извозчика, опять вернется, a все его изъ-за гривенника. Ха-ха! Хотелъ бы я быть такимъ мотомъ!

— Да разве онъ такой? А со мной когда едетъ — никогда не торгуется.

— Ну, что вы… Кто же осмелится при даме торговаться?! За то потомъ, после катанья съ вами, придетъ бывало, ко мне — и ужъ онъ плачетъ и ужъ онъ стонетъ, что извозчику целый лишній полтинникъ передалъ. Жалко смотреть, какъ убивается. Я его, ведь, люблю больше брата. Замечательный человекъ. Замечательный!

— А я и не думала, что онъ такой… экономный.

— Онъ-то? Вы еще не знаете эту кристалльную душу! Твоего, говоритъ мне не нужно, но ужъ ничего и своего, говоритъ, не упущу. Ему горничная каждый вечеръ счетъ расходовъ подаетъ, такъ онъ копеечки не упуститъ. "Какъ говоритъ, спички ты поставила 25 копеекъ пачка, a на прошлой неделе оне 23 стоили? Куда две копейки дела, признавайся". Право, иногда, глядя на него, просто зависть беретъ.

— Однако, онъ мне несколько разъ подносилъ цветы… Вонъ и сейчасъ стоить букетъ — белыя розы и мимоза — чудесное сочетаніе.

— Знаю! Говорилъ онъ мне. Розы четыре двадцать мимоза два сорокъ. Въ разныхъ магазинахъ покупалъ.

— Почему же въ разныхъ?

— Въ другомъ магазине мимоза на четвертакъ дешевле. Да еще выторговалъ пятнадцать копеекъ. О, это настоящій американецъ! Воротнички у него, напримеръ, гуттаперчевые. Каждый вечеръ резинкой чиститъ. Стану я, говоритъ, прачекъ обогащать. И верно — съ какой стати? Иногда я гляжу на него и думаю: "вотъ это будетъ мужъ, вотъ это отецъ семейства!" Да… счастлива будетъ та девушка, которая…

— Постойте… Но, ведь, онъ получаетъ большое жалованье! Зачемъ же ему…

— Что? Быть такимъ экономнымъ? А вы думаете, пока онъ васъ не полюбилъ, ему женщины мало стоили?

— Ка-акъ? Неужели онъ платилъ женщинамъ? Какая гадость!

— Ничего не гадость. Человекъ онъ молодой, сердце не камень, a женщины, вообще, Лидочка (простите, что я называю васъ Лидочкой), — страшныя дуры.

— Ну, ужъ и дуры.

— Дуры! — стукнулъ кулакомъ по столу разгорячившійся Максъ. — Спрашивается: чемъ имъ Мастаковъ не мужчина? — Такъ нетъ! Всякая носъ воротитъ.