— Нетъ, не знаю.

— Я тоже, положимъ, не знаю. Но это не важно. Такъ вотъ она вдругъ заявляетъ: "Никогда я больше не поцелую вашего Мастакова — противно". — "Это по чему-же-съ, скажите на милость, противно? Кристалльная чудесная душа, a вы говорите — противно?…" — "Да и, говоритъ, сижу вчера около него, a у него по воротнику насекомое ползетъ…" — Сударыня! Да, ведь, это случай! Можетъ, какъ-нибудь нечаянно съ кровати заползло", — и слышать не хочетъ глупая баба!" У него, говоритъ, и шея грязная". Тоже подумаешь, несчастье, катастрофа! Вотъ, говорю, уговорю его сходить въ баню, помыться — и все будетъ въ порядке! "Нетъ говоритъ! И за сто рублей его не поцелую. За сто не поцелуешь, a за двести, небось, поцелуешь. Все оне хороши, женщины ваши.

— Максъ… Все-таки, это непріятно, то, что вы говорите…

— Почему? А по моему, у Мастакова ярко выраженная индивидуальность… Протестъ какой-то красивый. Не хочу чистить ногти, не хочу быть какъ все. Анархистъ. Въ этомъ есть какой-то благородный протестъ.

— А я не замечала, чтобы у него были ногти грязные…

— Обкусываетъ. Все великіе люди обкусывали ногти. Наполеонъ тамъ, Спиноза, что ли. Я въ календаре читалъ.

Максъ, взволнованный, помолчалъ.

— Нетъ, Мастакова я люблю и глотку за него всякому готовъ перервать. Вы знаете, такого мужества, такого терпеливаго перенесенія страданій я не встречалъ. Настоящій Муцій Сцевола, который руку на сковородке изжарилъ.

— Страданіе? Разве Мастаковъ страдаетъ?!

— Да. Мозоли. Я ему несколько разъ говорилъ: почему не срежешь? "Богъ съ ними, говоритъ. Не хочу возиться". Чудесная детская хрустальная душа…

Дверь скрипнула. Евдокія Сергеевна заглянули въ комнату и сказала съ затаеннымъ вздохомъ:

— Мастаковъ твой звонитъ. Тебя къ телефону проситъ…

— Почему это мой? — нервно повернулась въ кресле Лидочка. — Почему вы все мне его навязываете?! Скажите, что не могу подойти… Что газету читаю. Пусть позвонитъ послезавтра… или въ среду — не суть важно.

— Лидочка, — укоризненно сказалъ Двуутробниковъ, — не будьте такъ съ нимъ жестоки. Зачемъ обижать этого чудеснаго человека, эту большую ароматную душу!

— Отстаньте вы все отъ меня! — закричала Лидочка падая лицомъ на диванную подушку. — Никого мне, ничего мне не нужно!!!

Двуутробниковъ укоризненно и сокрушенно покачалъ головой. Вышелъ вследъ за Евдокіей Сергеевной и, деликатно взявъ ее подъ руку, шепнулъ:

— Видалъ-миндалъ?

— Послушайте… Да, ведь, вы чудо сделали!! Да ведь, я теперь векъ за васъ молиться буду.

— Мамаша! Сокровище мое. Я самый обыкновенный земной человекъ. Мне небеснаго не нужно. Зачемъ молиться? Завтра срокъ моему векселю на полтораста рублей. А у меня всего восемьдесятъ въ кармане. Если вы…

— Да, Господи! Да, хоть все полтораста!.. И, подумавъ съ минуту, сказалъ Двуутробниковъ снисходительно:

— Ну, ладно, что ужъ съ вами делать. Полтораста, такъ полтораста. Давайте!

РОКОВОЙ ВОЗДУХОДУЕВЪ

Наклонившись ко мне, сверкая черными глазами и страдальчески искрививъ ротъ, Воздуходуевъ прошепталъ:

— Съ ума ты сошелъ, что ли? Зачемъ ты познакомилъ свою жену со мной?!

— А почему же васъ не познакомить? — спросилъ я удивленно.