..
Петр изумленно взглянул в темное широкое лицо наставницы; раздувая
ноздри, облизывая губы, она отирала платком жирный подбородок, шею и
властно, четко выговаривала грубые, бесстыдные слова. Повторив на прощанье:
"Крику - не верь, слезам - не верь", - она, пошатываясь, вылезла из
комнаты, оставив за собою пьяный запах, а Петром овладел припадок гнева, -
сорвав с ног сапоги, он метнул их под кровать, быстро разделся и прыгнул в
постель, как на коня, сцепив зубы, боясь заплакать от какой-то большой
обиды, душившей его.
- Черти болотные...
В пуховой постели было жарко; он соскочил на пол, подошел к окну,
распахнул раму, - из сада в лицо ему хлынул пьяный гул, хохот, девичий
визг; в синеватом сумраке, между деревьями, бродили черные фигуры людей.
Медным пальцем воткнулся в небо тонкий шпиль Никольской колокольни, креста
на нем не было, сняли золотить. За крышами домов печально светилась Ока,
кусок луны таял над нею, дальше черными сугробами лежали бесконечные леса.
Ему вспомнилась другая земля - просторная земля золотых пашен, он
вздохнул; на лестнице затопали, захихикали, он снова прыгнул в кровать,
открылась дверь, шуршал шёлк лент, скрипели башмаки, кто-то, всхлипывая,
плакал; звякнул крючок, вложенный в пробой. Петр осторожно приподнял
голову; в сумраке у двери стояла белая фигура, мерно размахивая рукою,
сгибаясь почти до земли.
"Молится. А я - не молился",
Но молиться - не хотелось.
- Наталья Евсеевна, - тихонько заговорил он, - вы не бойтесь. Я сам
боюсь. Замучился.
Обеими руками приглаживая волосы на голове, дергая себя за ухо, он
бормотал:
- Ничего этого не надо - сапоги снимать и всё. Глупости. У меня сердце
болит, а она балуется. Не плачьте.
Осторожно, боком она прошла к окну, тихонько сказав:
- Гуляют еще.
- Да.
Боясь чего-то, не решаясь подойти один к другому, оба усталые, они
долго перебрасывались ненужными словами. На рассвете заскрипела лестница,
кто-то стал шарить рукою по стене, Наталья пошла к двери.
- Барскую не пускайте, - шепнул Петр.
- Это - матушка, - сказала Наталья, открыв дверь; Петр сел на кровати,
спустив ноги, недовольный собою, тоскливо думая:
"Плох я, не смел, посмеется надо мной она, дождусь..."
Дверь открылась, Наталья тихо сказала:
- Матушка зовет.
Она прислонилась к печке, почти невидимая на белых изразцах, а Петр
вышел за дверь, и там, в темноте, его встретил обиженный, испуганный,
горячий шёпот Баймаковой:
- Что ж ты делаешь, Петр Ильич, что ты - опозорить хочешь меня и дочь
мою? Ведь утро наступает, скоро будить вас придут, надо девичью рубаху
людям показать, чтобы видели: дочь моя - честная!
Говоря, она одною рукой держала Петра за плечо, а другой отталкивала
его, возмущенно спрашивая:
- Что ж это? Силы нет, охоты нет? Не пугай ты меня, не молчи. |