Сцепив зубы, Петр прикладывается к влажным губам девушки, они дрожат,
и вся она, белая, как будто тает, подобно облаку на солнце. Они оба
голодны, им со вчерашнего дня не давали есть. От волнения, едких запахов
хмельного и двух стаканов шипучего цимлянского вина Пётр чувствует себя
пьяным и боится, как бы молодая не заметила этого. Всё вокруг зыблется, то
сливаясь в пеструю кучу, то расплываясь во все стороны красными пузырями
неприятных рож. Сын умоляюще и сердито смотрит на отца, Илья Артамонов,
встрепанный, пламенный, кричит, глядя в румяное лицо Баймаковой:
- Сватья, чокнемся медком! Мед у тебя - в хозяйку сладок...
Она протягивает круглую белую руку, сверкает на солнце золотой браслет
с цветными камнями, на высокой груди переливается струя жемчуга. Она тоже
выпила, в ее серых глазах томная улыбка, приоткрытые губы соблазнительно
шевелятся, чокнувшись, она пьет и кланяется свату, а он, встряхивая
косматой башкой, восхищенно орет:
- Эка повадка у тебя, сватья! Княжья повадка, убей меня бог!
Петр смутно понимает, что отец не ладно держит себя; в пьяном реве
гостей он чутко схватывает ехидные возгласы Помялова, басовитые упреки
Барской, тонкий смешок Житейкина.
"Не свадьба, а - суд", - думает он и слышит: - Глядите, как он, бес,
смотрит на Ульяну-то, ой-ой!
- Быть еще свадьбе, только - без попов...
Эти слова на минуту влипают в уши ему, но он тотчас забывает их, когда
колено или локоть Натальи, коснувшись его, вызовет во всем теле тревожное
томление. Он старается не смотреть на нее, держит голову неподвижно, а с
глазами сладить не может, они упрямо косятся в ее сторону.
- Скоро ли конец этому? - шепчет он, Наталья так же отвечает:
- Не знаю.
- Стыдно...
- Да, - слышит он и рад, что молодая чувствует одинаково с ним.
Алексей - с девицами, они пируют в саду; Никита сидит рядом с длинным
попом, у попа мокрая борода и желтые, медные глаза на рябом лице. Со двора
и с улицы в открытые окна смотрят горожане, десятки голов шевелятся в синем
воздухе, поминутно сменяясь одна другою; открытые рты шепчут, шипят,
кричат; окна кажутся мешками, из которых эти шумные головы сейчас покатятся
в комнату, как арбузы. Никита особенно отметил лицо землекопа Тихона
Вялова, скуластое, в рыжеватой густой шерсти и в красных пятнах. Бесцветные
на первый взгляд глаза странно мерцали, подмигивая, но мигали зрачки, а
ресницы - неподвижны. И неподвижны тонкие, упрямо сжатые губы небольшого
рта, чуть прикрытого курчавыми усами. А уши нехорошо прижаты к черепу. Этот
человек, навалясь грудью на подоконник, не шумел, не ругался, когда люди
пытались оттолкнуть его, он молча оттирал их легкими движениями плеч и
локтей. Плечи у него были круто круглые, шея пряталась в них, голова росла
как бы прямо из груди, он казался тоже горбатым, и в лице его Никита нашел
нечто располагающее, доброе. |