Вот мой бесхитростный рассказ.

Теперь, прошу, оставьте нас».

18

Наукой хитрой овладев,

Как завлекать прелестных дев,

Фиц‑Джеймс, на Элен поглядев,

Познал тщету своих хлопот:

Правдивый взгляд ее не лжет.

К нему доверия полна,

То вся краснея, то бледна,

Она ему открыла вдруг

Причину слез и тайных мук,

Как будто бы ее жених

Уж больше не был средь живых.

Фиц‑Джеймс взволнован и смущен,

Сочувствия исполнен он.

Раскаявшись, он был бы рад

Красавице служить как брат.

«Нет, зная Родрика насквозь,

Скажу: идти нам лучше врозь.

У старца надобно узнать,

Кто мог бы вас сопровождать».

Глаза рукою осенив,

И тем движенье сердца скрыв,

На шаг, не боле, отступив,

Фиц‑Джеймс вернулся – словно он

Внезапной мыслью поражен.

19

«Внемли же мне в последний раз!

Однажды, в боя тяжкий час,

Мой меч вождя шотландцев спас,

И в память битвы роковой

Король мне отдал перстень свой.

Он благодарен был судьбе

И объявил, что в дар себе

Все, что хочу, могу просить,

Лишь стоит перстень предъявить.

Но жизнь двора меня томит,

Мое богатство – панцирь, щит

И меч, участник ратных дел,

А поле брани – мой надел.

К чему мне перстень? Не нужны

Мне ни владенья, ни чины.

Возьми его – он без хлопот

Тебя к монарху приведет.

Таков неписаный закон…

Верь: будет тронут и смущен

Король несчастием твоим,

А я в расчете буду с ним».

Склонившись над ее рукой,

Фиц‑Джеймс надел ей перстень свой.

Старик певец был поражен:

Так быстро их покинул он.

Фиц‑Джеймс с проводником сошлись

И оба устремились вниз,

Тропой опасною своей,

Прочь от Лох‑Кэтрин, на Экрей.

20

В долине Тросакс тишина.

Среди полуденного сна

Вдруг громко Мэрдок засвистел.

«Ты не сигнал даешь ли, гэл?»

Тот шепчет, продолжая путь:

«Я воронье хотел спугнуть!»

Фиц‑Джеймс, вздохнув, глядит вокруг:

«Здесь пал мой конь, мой верный друг!

Как для любимого коня.

Быть может, лучше для меня

Ущелья Тросакс не видать.

Вперед же, Мэрдок, и – молчать!

Коль скажешь слово – ты пропал».

Тот молча путь свой продолжал.

21

По краю пропасти ведет

Их тропка узкая. И вот

В лохмотьях диких – страшный вид! ‑

Пред ними женщина стоит.

Обветрено и сожжено

Лицо страдалицы – оно

Открыто свежести ночной.

И в безнадежности тупой

Она глядит перед собой.

Был на челе ее венок,

И перьев связанных пучок

Из крыльев горного орла

Она в одной руке несла.

Меж диких троп и острых скал

Ее неверный путь лежал.

Увидев горца пестрый плед,

Вскричала – скалы ей в ответ

Звенят… Но горец не один:

В одежде жителя долин

С ним Джеймс Фиц‑Джеймс, знакомый

нам.

Воздевши руки к небесам,

Она то закричит опять,

То петь начнет. Та песнь звучать

Под звуки арфы бы могла ‑

В ней прелесть дикая была.

22

ПЕСНЯ

«Молись, молись!» – велят они,

Кричат: «Твой разум ослабел!»…

В горах без сна влачатся дни,

В горах язык мой онемел.

О, был бы Аллен предо мной,

И Дэван бы вскипал волной,

В молитве сладостной своей

Я б смерть призвала поскорей!

Велели косы заплести,

Хотели с милым обвенчать,

Велели в церковь мне идти,

Пошла я милого встречать…

Увы, все ложь! Мне нет любви,

И счастье плавает в крови,

Мой дивный сон прервался вдруг,

Проснулась я для новых мук.