действительно была нежна, эта погожая ночка, но ее бархатистая мягкость предназначалась не им.

– Может, выкурим еще по одной? – негромко предложил Светлов.

– Не вижу в этом смысла, – ответил Юрий, которому тоже никуда не хотелось идти. Увы, идти было надо. – Курить – здоровью вредить, да и время тянуть ни к чему. Как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь. Это как визит к стоматологу – страшно только до тех пор, пока тебя не начали сверлить.

– Да ты просто кладезь премудрости, – с нервным смешком сказал Светлов. – Что ни фраза, то афоризм. Может быть, все-таки передумаешь? Одна голова хорошо, а две лучше.

– Только в том случае, когда речь не идет о простреленных головах.

– Тьфу на тебя! – огорчился Дмитрий. – Разве можно так шутить?

– А кто шутит? – удивился Юрий. – Ты подумал, что я скажу Лидочке, если тебя продырявят?

– А что я ей скажу, если продырявят тебя?

– Меня не продырявят, особенно если у меня под ногами не будут путаться главные редакторы со своими блокнотами и двумя левыми ногами, – отрезал Филатов. – Ты извини, Дима, но мне сейчас недосуг с тобой нянчиться. Это как раз тот случай, когда музам лучше помолчать.

– Сволочь ты, Юра, – обиделся Светлов. – Эгоист. Только о себе думаешь.

– Ага, – сказал Юрий. – И, что характерно, ты с этим ничего не можешь поделать.

– Тьфу, – повторил Светлов. – Послушай, а может...

Он замолчал, не закончив фразу, потому что Филатов его не слушал – он уже был снаружи, превратившись просто в темный силуэт на фоне ночного неба. Затем Юрий сделал один бесшумный шаг в сторону и исчез, растворившись в темноте. Дмитрий еще немного посидел неподвижно, до рези в глазах вглядываясь в ночной мрак, но не заметил в ночи никакого движения. Где-то в отдалении коротко прошуршали кусты, но был это Филатов или какая-нибудь бродячая кошка, Дмитрий так и не понял.

Тогда он закурил и стал ждать. Это оказалось нелегко, нервы были натянуты как струны, рукам не лежалось на месте – они беспокойно шарили вокруг, хватаясь то за мобильный телефон, то за ключ зажигания, то за ручку домкрата, который Филатов заставил его положить под сиденье и велел «в случае чего отбиваться этой штукой». Дмитрий полагал, что насчет домкрата его приятель просто пошутил – у него было довольно своеобразное чувство юмора, и доброй половины его шуток Дмитрий не понимал. Одно он знал наверняка: если бы действительно существовала малейшая возможность того, что ему придется от кого-то отбиваться, Юрий ни за что не оставил бы его одного в машине, вооружив такой неудобной и бесполезной железкой, как домкрат. Так что домкрат, вероятнее всего, был просто конфеткой, которую добрый дядя Юра дал неразумному дитяти, чтобы оно наконец отстало от него и не путалось под ногами: вот, дескать, тебе боевой пост, а вот и оружие. Жди меня, и я вернусь... Это было немного обидно, но Дмитрий понимал, что Филатов прав: там, куда отправился бывший десантник, от главного редактора популярного еженедельника «Московский полдень» было бы больше вреда, чем пользы.

Подбрасывая на ладони трубку мобильного телефона, Дмитрий боролся с искушением позвонить Одинцову. Впрочем, Филатов был прав и тут: у них не было никаких доказательств, за исключением голословных утверждений Марины Медведевой, и времени на то, чтобы убеждать Одинцова в своей правоте, тоже не было. Досадливо крякнув, Дмитрий убрал мобильник от греха подальше в бардачок, закурил еще одну сигарету, скрестил руки на груди, чтоб не хватались за что попало, и стал терпеливо ждать, чутко вслушиваясь в ночные звуки.

Выйдя из машины, Юрий осторожно, стараясь не производить никакого шума, двинулся вдоль утопавшей во мраке кривой и ухабистой деревенской улицы.