Выйдя из машины, Юрий осторожно, стараясь не производить никакого шума, двинулся вдоль утопавшей во мраке кривой и ухабистой деревенской улицы. До конечной цели его путешествия было еще довольно далеко, но он все равно крался, как вышедший на тропу войны индеец, чтобы не потревожить сон цепных собак: собачий концерт мог насторожить того, кому он собирался нанести столь поздний визит.

Осторожно продвигаясь вперед, Юрий старательно считал шаги. Нарисованный Мариной Медведевой подробный план стоял перед его внутренним взором во всех подробностях – за день Юрий выучил его наизусть до последней закорючки, потому что знал: на местности сверяться с начерченной на вырванном из редакторского блокнота листке схемой будет невозможно. Он шел, про себя уже в который раз поражаясь уму и самообладанию Марины Медведевой: она смогла не только в одиночку во всем разобраться, но и, что было уже совсем непостижимо, не упустила ни единой мелочи, даже расстояния на плане проставила, как будто знала, что ему придется брести в этой тьме египетской на ощупь...

Вообще-то, в том, как тщательно она все подготовила, Юрию чудилось что-то подозрительное. Возможно, то была просто очередная ловушка; помнится, во время разговора с Мариной, когда та принялась уверенно, почти не задумываясь, набрасывать схему, Светлов принялся корчить ему зверские рожи, сигнализируя, что дело тут нечисто. Однако Юрий тогда, да и сейчас тоже, предпочел остаться при своем мнении. То, что рассказала Марина, гораздо больше походило на правду, чем их с Дмитрием путаные рассуждения, призванные доказать ее причастность к прокатившейся по Москве волне зверских убийств. Как всегда, истина лежала у самой поверхности и была простой, как кремневое ружье. И, как всегда, истина была отвратительна и вызывала острое, почти физиологическое желание поскорее спустить курок, поставив точку в этом деле. Казалось, что, как только пуля покинет ствол и найдет цель, тошнотная муть в душе пройдет сама собой – растворится, уляжется, рассосется... Впрочем, Юрий точно знал, что этого не будет; должно было пройти еще довольно много времени, прежде чем он сумеет восстановить утраченное душевное равновесие и укрепить в очередной раз пошатнувшуюся веру в людей.

«Хорошая женщина, – думал он о Марине Медведевой, скользя с пистолетом в руке вдоль бесконечного ряда покосившихся, утонувших в черных зарослях кустарника заборов. – Красивая, умная, сильная... Жалко, что она так привыкла к роскоши, мне такая женщина просто не по карману. Хотя, если постараться...»

Тут, к счастью, настало время сворачивать направо, и эти скользкие, далеко идущие размышления прервались сами собой. Юрий остановился и осмотрелся. Темно было по-прежнему, но он отчетливо различал впереди, буквально в паре шагов от места, на котором стоял, две ответвлявшиеся от улицы колеи, светлевшие на фоне черной травы. Это был переулок; Юрий свернул в него и снова принялся считать шаги. Досчитав до четырехсот, он опять остановился и огляделся.

Впереди, прямо перед ним, расстилалось накрытое звездным куполом поле. Переулок выходил в него и там терялся, не то превращаясь в проселочную дорогу, не то и вовсе исчезая в траве, – в темноте этого было не разглядеть. Слева черной тучей громоздились кроны каких-то деревьев – если Юрий не заблудился, это был одичавший колхозный сад, – а справа, наполовину заслоненные черными кустами, призрачно белели кирпичные стены недостроенного коттеджа, слепо уставившегося на Юрия пустыми провалами окон. Юрий смотрел на эту руину, и чем дольше он стоял посреди переулка, тем меньше ему хотелось входить вовнутрь. Чего ему хотелось, так это позвонить Анальгину и передать ему сообщение для Кекса. Однако Марина была права: Кекса интересовали только его деньги, а на судьбу человека, месяц назад исчезнувшего с лица земля, ему было глубоко начхать.

«Черт бы вас всех побрал», – одними губами прошептал Юрий и решительно двинулся к дому.