Полагаю, вы меня, старую женщину, извините, здоровье мое оставляет желать лучшего. – Она обернулась с улыбкой к Мэри. – Мне хотелось бы поболтать с вами, дитя мое. Меня так мало навещают. Не поможете ли вы мне подняться по этой ужасной лестнице, пока Стелла позаботится об обеде? Когда мы остались одни, Чессингем сказал:

– Извините мою мать. У нее есть пунктик...

– Думаю, она прекрасный человек. Нет нужды извиняться. (Услышав это, он заметно посветлел лицом.) Теперь относительно ваших показаний. Вы утверждали, что всю ночь были дома. Ваша сестра и мать, конечно, подтвердят это?

– Конечно, – улыбнулся он.

– Я бы удивился, не поступи они так, особенно после знакомства с ними, – согласился и я. – Ваша мать могла бы сказать что угодно, и ей бы поверили. Не то ваша сестра... Она молода и неопытна. Любой толковый полицейский мог бы узнать правду в пять минут. Если бы вы в какой‑то степени были замешаны. Вы слишком сообразительны, чтобы не учесть этого.

Значит, ваши ответы должны быть предельно правдивы. Смогут ли они поручиться за всю ночь? Скажем, до одиннадцати пятнадцати?

– Нет, – помрачнел он, – Стелла пошла спать около десяти тридцати.

После этого я провел пару часов на крыше.

– Обсерватория Чессингема? Слышал о ней. Кто может подтвердить, что вы были там?

– Никто, – вновь нахмурился он, соображая, – но имеет ли это значение? У меня нет даже велосипеда, а городской транспорт в это время уже не работает. Если я был после десяти тридцати, то не мог бы добраться до Мортона к одиннадцати пятнадцати. Добрых четыре с половиной мили.

– Вы знаете, там было совершено преступление, – сказал я. – Согласны с этим? Кто‑то прикрывал другого, пока этот другой проникал через ограждения. Кто‑то отвлекал внимание, укатив на «бедфорде», украденном в Альфингеме.

– Нечто подобное слышал. Полиция не проявила расторопности, но слухи распространились.

– А знаете ли вы, что брошенная машина была найдена всего лишь в ста пятидесяти ярдах от вашего дома?

– В ста пятидесяти?! – воскликнул он, затем молча уставился на огонь.

– Это плохо, не так ли? – Разве?

Он на миг задумался, а затем улыбнулся:

– Я не так сообразителен, как вы полагаете. Это не плохо, это хорошо. Если бы я был в машине, то мне пришлось бы идти за ней в Альфингем после десяти тридцати. Затем, если бы я вел машину, то, очевидно, не смог бы проехать в Мортон, где мне пришлось бы изображать бегство. Третье. Я не настолько глуп, чтобы оставить машину у своего дома. Четвертое. Я не умею водить, машину.

– Да, это довольно убедительно, – признался я.

– Можно все сделать еще убедительнее, – добавил он возбужденно. Господи, я сегодня совершенно разучился мыслить. Давайте поднимемся в обсерваторию.

Мы поднялись по лестнице, прошли мимо двери на втором этаже, из‑за которой доносились приглушенные голоса – миссис Чессингем и Мэри беседовали. Винтовая лестница вывела нас в квадратную будку на самой середине плоской крыши. Одна из стенок будки была обита фанерой, вход занавешен шторой. В другой стенке был смонтирован чрезвычайно крупный рефлекторный телескоп.

– Мое единственное увлечение, – сказал возбужденный до энтузиазма Чессингем, забыв про усталость. – Я член Британского астрономического общества, отдел Юпитера, и регулярный корреспондент нескольких астрономических журналов. Некоторые из них зависят исключительно от подобных мне любителей. И могу сказать, что нет ничего менее любительского, нежели любитель‑астроном. Я не ложился спать до двух часов утра, делал серию снимков красного пятна на Юпитере для астрономического ежемесячника.