– В гостях у Стеллы Чессингем и ее матери, – ответил Харденджер. Еще одно сломанное крыло, которое она хочет залечить. Ваш угрюмый друг за решеткой, а я отвез ее и вернулся. Она хочет поддержать их. Согласен с ней, обе чувствуют себя довольно скверно после ареста молодого Чессингема.

Но с моей точки зрения, визит был не нужен и бессмыслен. Это было перед приездом Шефа. Она не послушалась меня. Вы знаете свою жену, Кэвел. И вы знаете свою дочь, сэр.

– Напрасно она старается, – заметил я. – В этом самом деле молодой Чессингем совершенно невиновен. Я сказал об этом его матери сегодня в восемь утра. Мне пришлось сказать. Она больная женщина, и такой удар она могла бы не перенести. А она сообщила об этом дочери, едва за ним приехала машина. Они не нуждаются в утешении.

– Что?! – С потемневшим от гнева лицом Харденджер подался со стула, а большой стакан, зажатый в его кулаке, казалось, вот‑вот хрустнет. – Что вы сказали, Кэвел? Невиновен? Черт бы все это побрал! Существенные улики...

– Единственная улика против него – та очень понятная ложь о мнимой поездке и тот факт, что настоящий преступник посылал ему деньги под вымышленным именем. Хотел навлечь на него подозрение. Хотел выиграть время. Он выигрывает время каждый раз, заставляя подозревать еще кого‑нибудь. Он настолько умен, что смог бросить тень подозрения практически на каждого. Он выиграл время, похитив меня. Задолго до преступления посылались деньги на счет Чессингема. В июле он знал, что нужно будет сегодня выиграть время. Зачем ему время?

– Вы дурачите меня, черт возьми! – грубо сказал Харденджер. – Вы выдумали эти историю...

– Сейчас я изложу вам факты. – У меня не было настроения умиротворять Харденджера. – Если я сказал бы о его невиновности, вы арестовали бы его?

Вы прекрасно знаете, что нет. Но вы это сделали и помогли выиграть время, потому что преступники прочтут об этом в вечерних газетах и решат, что мы на ложном пути.

– Теперь еще скажите, что Хартнелл с женой тоже жертвы шантажа, раздраженно сказал Харденджер.

– Что касается молотка, кусачек и грязи на мотороллере – да. Вы это знаете. А в остальном они виновны. Но никакой суд это никогда не докажет.

Муж втянул в шантаж жену, которая кричала и останавливала машину. Ничего в этом криминального и страшного нет. Он получит самое большее пару годиков по довольно несвязному обвинению в растрате, если военные власти начнут оказывать давление на суд и на обвинение, в чем я сомневаюсь. Но, опять же, его арест дает нам время: преступники, подсунувшие молоток и кусачки, тоже стремятся выиграть время. Они не знают, что мы согласились сами клюнуть на эту их приманку. Еще одно очко в нашу пользу.

Харденджер повернулся к Шефу:

– Вы знали, что Кэвел действовал за моей спиной, сэр?

Шеф нахмурился.

– Это несколько сильное определение, не правда ли, старший инспектор?

Что же касается моей осведомленности, черт бы все это побрал, то именно вы уговорили меня привлечь в это дело Кэвела. – Очень ловко повернул, надо признаться. – Согласен, он работает в высшей степени необычным способом.

Кстати, Кэвел, вспомнил. Откопали что‑нибудь интересное о Макдональдс в Париже?

Я немного помолчал. Какое‑то было странное безразличие в его вопросе, словно он думал о другом, более важном. В той же манере ответил и я:

– Все зависит от того, что вы считаете интересным, сэр. Могу с уверенностью назвать имя одного из замешанных в этом деле. Доктор Александр Макдональд. Уверен, что он крупный шпион, о каких только говорили последние пятнадцать лет. Или за большее время.

Это их изумило. А ведь, пожалуй, трудно найти еще двух таких людей, которые привыкли не удивляться.