|
Столовая была уютна, обед превосходный, и маленькое общество находилось в самом приятном расположении духа. Разговор сделался общим, и Ваткинс, успев вынудить от своей соседки несколько холодных замечаний, и выпив с ней вместе рюмку вина, чувствовал, что бодрость быстро возвращалась к нему. Убрали скатерть со стола; мистрисс Габриэль Парсонс выпила четыре рюмки портвейна, под тем предлогом, что кормила грудью дитя, а мисс Лиллертон хлебнула тоже самое число глотков под предлогом, что она вовсе не хотела пить. Наконец дамы удалились, к величайшему удовольствию мистера Габриэля Парсонса, который почти целые полчаса и кашлял, и шаркал ногами, и мигал жене - сигналы, которых мистриссь Парсонс никогда не замечала, до тех пор, пока ее не принудят принять обыкновенное количество, что и исполнялось ею сразу, во избежание дальнейших хлопот.
- Что ты думаешь о ней? вполголоса спросил мистер Парсонс у мистера Тотля.
- Я уже влюблен в нее до безумия.
- Джентльмены! давайте выпьемте за здоровье дам, сказал мистер Томсон.
- За здоровье дам! вскричал Ваткинс, осушая рюмку. Вь избытке бодрости своей он закричал во всю мочь.
- Вот так! сказал мистер Габриэль Парсонс: - помню, помню, когда я был помоложе.... да что же ты, Томсон! налей свою рюмку.
- Я только что выпил ее.
- Так чтожь за беда! возьми да снова налей.
- Изволь, отвечал Томсон, прилагая слово к делу.
- Помню то золотое времячко, продолжал мистер Габриэль Парсонс:- бывало, с каким одушевлением пивал я эти тосты.
- Скажите, когда это было: до женитьбы или после? смиренно спросил мистер Тотль.
- Без сомнения, до женитьбы, отвечал мистер Парсонс. - А должно сказать, что я женился при весьма странных и даже забавных обстоятельствах.
- Нельзя ли узнать, какого рода были эти обстоятельства? спросил Томсон, который слышал этот рассказ по крайней мере два раза в неделю, в течение последних шести месяцев.
Мистер Ваткинс Тотль заострил все свое внимание, в надежде приобресть какое нибудь сведение, полезное в его новом предприятии.
- Я провел первую ночь после сватьбы нашей в кухонной дымовой трубе, сказал Парсонс, в виде начала.
- В трубе! воскликнул Ваткинс Тотль. - О, как это ужасно!
- Да, признаюсь, мне было не совсем-то приятно, отвечал Парсонс. - Вот как было дело. Отец и мать Фанни любили меня как доброго знакомого, но решительно не думали видеть во мне будущего мужа своей дочери. В ту пору у меня почти вовсе не водились деньги, а у них этого добра было много, поэтому они хотели, чтобы Фанни выбрала себе кого нибудь другого. Несмотря на это, мы успели-таки открыть друг другу сердечные ваши тайны. Я обыкновенно встречал Фанни у общих ваших знакомых; сначала мы танцовали вместе, разговаривали, шутили и тому подобное; потом мне ничего больше так не нравилось, как сидеть рядом с Фанни: при этом случае мы уже разговаривали очень мало, а только любовались друг другом, смотря один на другого. После того я представился несчастным и черезчур сантиментальным, начал писать стихи. Наконец это положение сделалось для меня невыносимо, и вот в один прекрасный летний день - уф! какое жаркое было тогда лето! - проходивши почти целую неделю, и в добавок в узких сапогах, по солнечной стороне Оксфордской улицы, в надежде встретиться с предметом моей страсти, я написал письмо, в котором умолял Фанни назначить мне свидание: мне непременно хотелось выслушать решение судьбы своей из её собственных уст. Я писал к Фанни, что открыл, к совершенному моему удовольствию, что не могу долее жить без нея, и что если она не желает иметь меня своим мужем, то я непременно сделаюсь горьким пьяницей, или уеду на край света, для того только, чтоб так или иначе, во уничтожить себя. |
