- Этот действительно удивительный факт хорошо объясняет мой вариант

романтической гипотезы,- сказал Хрусталев и, улыбнувшись, добавил: -

Кстати, когда я дочитаю дневник, вы все же согласитесь, что моя точка

зрения уже не гипотеза, а факт. Утверждаю, что звездолет был абсолютно

исправен. Капитан корабля относился с исключительным уважением к

инопланетным цивилизациям, и он не хотел взрывом причинить вред биосфере

Земли. Поэтому, пролетев над сибирской тайгой на высоте нескольких

километров и сбросив свой д невник, он в районе Подкаменной Тунгуски, как

я пред полагаю, сделал попытку повернуть вверх и взорвать корабль за

пределами атмосферы.

  - И что же ему помешало? - спросил Кашин.

  - Ему помешали члены экипажа. Когда капитан делал поворот, они в его

действиях почувствовали что-то неладное и набросились на начальника

экспедиции. И капитану ничего не оставалось, как немедленно взорвать

корабль.

  - Это уж совсем любопытно! - воскликнул Кашин.- Тогда читай. Фантастика

это или нет, но мы готовы слушать.

  - Но перед этим посмотрите, как выглядит в цветных знаках хотя бы начало

дневника. Цветная запись на кристалле передает не только смысл речи, но и

самое затаенное настроение астронавта. Она совершенна и музыкальна, в

буквальном смысле музыкальна.

  Хрусталев открыл шкатулку. Через минуту кристалл заискрился, запламенел

многоцветными знаками. В чередовании и интенсивности цветных знаков

Дроздов и Кашин почувствовали что-то тревожное. И вдруг им почудилась

какая-то музыка, какие-то певучие, волнующие звуки. В них послышалось

чувство такого одиночества и скорби, что все вздрогнули.

  - Что это? - спросил Кашин.- Почему такая скорбь?

  - Дальше вы все поймете, когда я прочитаю дневник,- сказал Хрусталев,

закрывая шкатулку.- Это лишь начало. Не весь дневник написан в таких

трагических и скорбных тонах. В нем много ликующих красок и звуков. И

вообще весь дневник в целом звучит как гимн, как радостная,

жизнеутверждающая музыка. А теперь наберитесь терпения и слушайте.

  Хрусталев зажег погасшую папиросу, раза два затянулся и, придвинув

рукопись, принялся за прерванное чтение.

  Глаза Сэнди-Ски... Я лишь мельком заглянул в их глубину. И они мне

почему-то не понравились, что-то чуждое отразилось в них. В чем дело?

  Встревоженный, я встал с кресла.

  - Что с тобой, Тонри? - спросил Сэнди-Ски.

  В его словах было неподдельное участие. Да, с таким нежным участием мог

обратиться ко мне только мой друг Сэнди-Ски. И все же мне не хотелось

остаться сейчас наедине с ним.

  - Видимо, устал, Сэнди,- проговорил я как можно спокойнее.- Я же не

отдыхал после торможения. Пойду к себе в каюту.

  - Конечно, отдохни...

  Я вышел и попал в соседнюю рубку - рубку управления. Члены экипажа успели

отдохнуть и приступили к своим обязанностям. Над приборами пульта

управления склонилась тонкая и длинная фигура пилота Али-Ана. Рядом, у

главного электронного мозга, возился аккуратный и трудолюбивый, как

муравей, бортинженер Рогус. Он взглянул на меня и улыбнулся.

  У меня не было желания с кем-либо разговаривать, и я постарался поскорее

уйти в кают-компанию. Там никого не было. Спустился по лестнице в коридор,

по обеим сторонам которого расположены наши каюты - святая святых каждого

участника экспедиции. По нашим обычаям, в каюту никто не заходит без

особого приглашения хозяина, никто не мешает заниматься научной работой,

отдыхать, слушать музыку, читать. Вместе собираемся лишь в кают-компании.

  Я закрылся в своей каюте и сел за клавишный столик.