— Простите, что мы побеспокоили вас, — взяла бразды правления Скалли, которую вы­ходка Молдера тоже не на шутку встревожи­ла. Бросая подобные реплики, можно испор­тить отношения с магнатом насмерть и навсегда. Демократия демократией, а надо помнить, с кем говоришь. — Мы никогда не посмели бы...

— Я уже знаю, — прервал ее мистер Чей­ко. — Мне позвонили с фабрики. Вы хотите произвести вскрытие моей внучки. Так?

— Так, — призналась Скалли.

— Зачем?

Старик держался великолепно. Спокойно, ровно, предупредительно. Никаких вопросов, никаких сетований. Серьезный старик. Не то что трепетный инженер или мелкий доктор.

Владыка.

Пока Скалли обдумывала, как ответить по­тактичнее, мистер Чейко ответил на свой вопрос сам.

— Вы полагаете, что у Полы было какое-то заболевание, которое и заставило ее повести, себя столь странно и предосудительно?

— Да, — кивнула Скалли. — Мы надеем­ся, что вскрытие поможет понять, было оно или причины поступка вашей внучки следу­ет искать в каких-то иных областях.

«Как-то я слишком велеречива вдруг ста­ла, — одернула себя Скалли с досадой. — И не следовало говорить: "вашей внучки", за­чем лишний раз напоминать ему об утрате? Ведь старик говорит просто: "Пола"».

— Я полагал, ваш приезд к нам связан с исчезновением Джорджа Кернса.

—       Так и есть. Но мы подозреваем, что эти события связаны.

Усы мистера Чейко снова шевельнулись — на сей раз недоуменно.

— Каким же образом?

— Мы пока не уверены, и рано об этом говорить... не исключено, что они страдали от одного и того же нервного расстройства.

Мистер Чейко помолчал. Отвернулся, медленно оглядел внутренний двор; щурясь, посмотрел в сожженное солнечным светом небо.

—       Знаете, — сказал он, — когда я приехал сюда после войны, Дадли был грязной, Богом забытой деревенькой. Я построил ферму, и всю свою семью заставил, — последнее слово граж­данин свободной страны произнес с каким-то особенным наслаждением, — работать на ней. Город вырос вокруг моей фермы, а моя фаб­рика выросла, как продолжение, как новое мо­гучее сердце города. Теперь мы — самый круп­ный поставщик кур в стране. Я всегда держал подальше от себя и от своего дела болтунов, склочников и лежебок.

— То есть таких, как Джордж Кернс? — спросил Молдер.

Мистер Чейко даже не взглянул в его сто­рону.

— Джордж Кернс и ему подобные ниче­го не способны создавать. Они лишь разрушают то, что в поте лица создано другими. Но от таких отгородиться легко... — он запнулся и снова поглядел в небо. — А вот... — зап­нулся снова. Потом опустил голову и прямо взглянул в лицо Скалли. В глазах его стыла окаменевшая от времени грусть. — Знаете, долголетие — это сомнительное благослове­ние. Всю молодость ты надрываешься и надеешься, надрываешься — и надеешься... хочешь что-то построить, чего-то добиться для себя, для семьи, для нации... Только для того, что­бы дожить до момента, когда колесо начинает крутиться в обратную сторону. Только чтобы увидеть, как те, кого ты создал и вырастил, все у тебя отнимают...

Он повернулся и пошел по широким, по­логим ступеням в дом. Молча агенты последовали за ним, но он на них уже не смотрел. Медленно, как-то вдруг погрузнев и соста­рившись, мистер Чейко поднимался в холл своей резиденции, думая о чем-то своем и, судя по всему, очень, очень невеселом.

—       Тем не менее, вдруг сказал он, — я еще не готов умереть. Пока что.

Остановился и повернулся к агентам, сле­довавшим за ним в почтительном молчании.