|
-- Самое лучшее в нашем обществе -- патронесса, самое дельное, чем мы в нем занимаемся, -- ухаживание за патронессой, самое трудное -- сказать патронессе такой комплимент, которым она была бы довольна, а самое умное -- восхищаться патронессой молча и без надежд. Так что вы, -- в сущности, член не "общества попечения о", а член общества Танталов, состоящих при Софии Медынской. Фома слушал его болтовню, посматривал на патронессу, озабоченно разговаривавшую о чем-то с полицмейстером, мычал в ответ своему собеседнику, притворяясь занятым едой, и желал, чтоб все это скорее кончилось. Он чувствовал себя жалким, глупым, смешным для всех и был уверен, что все подсматривают за ним, осуждают его. А Маякин сидел рядом с городским головой, быстро вертел вилкой в воздухе и все что-то говорил ему, играя морщинами. Голова, седой и краснорожий человек с короткой шеей, смотрел на него быком с упорным вниманием и порой утвердительно стукал большим пальцем по краю стола. Оживленный говор и смех заглушали бойкую речь крестного, и Фома не мог расслышать ни слова из нее, тем более что в ушах его все время неустанно звенел тенорок секретаря: -- Смотрите, вон встал протодиакон и заряжает легкие воздухом... сейчас провозгласит вечную память Игнату Матвеевичу... -- Нельзя ли мне уйти? -- тихо спросил Фома. -- Почему же нет? Это все поймут... Гулкий возглас диакона заглушил и как бы раздавил шум в зале; именитое купечество с восхищением уставилось в большой, широко раскрытый рот, из которого лилась густая октава, и, пользуясь этим моментом, Фома встал из-за стола и ушел из зала. Через минуту он, свободно вздыхая, сидел в своей коляске и думал о том, что среди этих господ ему не место. Он назвал их про себя вылизанными, их блеск не нравился ему, не нравились лица, улыбки, слова, но свобода и ловкость их движений, их уменье говорить обо всем, их красивые костюмы -- все это возбуждало в нем смесь зависти и уважения к ним. Ему стало обидно и грустно от сознания, что он не умеет говорить так легко и много, как все эти люди, и тут он вспомнил, что Люба Маякина уже не раз смеялась над ним за это. Фома не любил дочь Маякина, а после того, как он узнал от Игната о намерении крестного женить его на Любе, молодой Гордеев стал даже избегать встреч с нею. Но после смерти отца он почти каждый день бывал у Маякиных, и как-то раз Люба сказала ему: -- Смотрю я на тебя, и знаешь что? -- ведь ты ужасно не похож на купца... -- Тоже и ты на купчиху мало похожа... -- сказал Фома, подозрительно поглядывая на нее. Он не понимал значения ее слов: обидеть она хотела ими его или так просто сказала? -- Слава богу! -- ответила она ему и улыбнулась такой хорошей, дружеской улыбкой. |
