– Это как же?

– Монастырь, – вздохнулаОля-маленькая и пожала плечиками. – Тут все не так, как там, за стеной, здесьвсе друг про друга все знают. А вообще-то Марь Палне рассказывала, отцуПетру...

– Скажи-ка мне,Оля-маленькая, а тебе не страшно, что ты в центре такого грандиозного чуданаходишься? Может, это все сон?

– Нет, не сон. А страшноготут что ж? Бог чудо устроил, чего ж тут страшного? Это за стеной страшно.

– Да-да, да-да... –поручик задумчиво помотал головой и опять сказал: – Да-да...

– Что "да-да"?– удивленно спросила его Оля-маленькая.

– Да-да, Бог чудосотворил.

– А вы что, до этогочудес не видели?

– Не приходилось.

– Ну так читали небось?

– Небось читал. Вдетстве.

– Так вы же верили,когда читали?

– Да как-то... одно делочитать, а другое глазами видеть.

– Но вы же верили, когдачитали? Вы в Бога верите?

– Хм... вообще верю.

– Как это "хм"и как это "вообще"?

– Эх, Оля-маленькая, чтож ты так приступила ко мне? Про монастырь лучше расскажи.

И снова поручик оказалсяв плену голоса и глаз Оли-маленькой и как бы воочию видел то, что онарассказывала, видел даже больше, чем услышано было.

...Новый архиепископместной епархии, преосвященный Алексий, заступивший на должность в началегерманской войны, резко отрицательно относился к отшельничеству монахов внемонастыря, видя в том повод для гордыни и вообще душевного разлада; и тутузнает он, что на опушке Большого бора, невдалеке от епархиального центра,спасается в пещере, им самим вырытой, некий старец, иеромонах Спиридон,спасается лет двадцать уже как, а то, может, и поболее того, никто точно непомнит, когда он пришел в эти края.

– По чьему жеблагословенью он там? – недовольно осведомился преосвященный. Секретарьотвечал, что по благословению ныне почившего игумена Митрофаньевскогомонастыря, что у него вся жизнь по благословению, что чудес он не творит, исцеленийне совершает, народ к нему не ходит. Когда-то начали было ходить, да он самотвадил раз и навсегда. Ни советов, говорит, давать не могу, ни лечить не могу,ничего не могу, молюсь только, как могу, за себя и за всех вас, будете мешать,будете от молитвы отрывать – и вам проку не будет, и себя погублю, не успеюотмолить жизнь свою многогрешную. Расплакался он тогда и всех, кто пришел, –прогнал. С тех пор и не ходят. Тихо он живет, владыко, – успокаивал секретарьпреосвященного.

Однако тот не успокоилсяи пожелал видеть старца, а тут ему докладывают, что старец к нему сам просится.

Благообразный, смиренныйвид старца произвел отрадное впечатление на владыку. Порадовало его и то, чтостарец сам пришел.

– Почто один живешь,отче? – спросил преосвященный. – Ведь с одним бесам легче справиться.

– Так бес, он негерманец, владыко, чтоб его скопом одолевать. – Но видя недоумение инеудовольствие на лице преосвященного, старец поклонился и сказал:

– Прости меня, владыко,за благословением я пришел, уходить я надумал.

– И об этом поговорим.Расскажи-ка, как ты спасаешься.

– Да что тутрассказывать, – развел руками старец, – молюсь, да и только.

– Как же ты постишься?

– Плохо, владыко, толькозимой и выходит у меня пост.

– Что же у тебя зимой?

– Раз в седмицу ксухарику с водичкой прикладываюсь.

– Раз в седмицу?!

– Да реже не на пользубудет, думы о чреве тревожить начнут.

– Кто-нибудь знает протакой твой пост?

– Да никто про меняничего не знает, не вижу я людей, а волкам-то не интересно.