В более дружеском контексте я бы определил его как гея‑бодибилдера, прикинувшегося для прикола фанатом гонок «НАСКАР», но в компании остальных двоих он больше смахивал на пришедшего на кастинг соискателя роли злодея третьего плана в новейшем мегатриллере.
Героями которого мы вряд ли станем.
– Что будем делать? – спросил я, стараясь не встретиться взглядом с любопытной молодой матерью, толкавшей двойную складную коляску мимо нашей позиции. Джен достала свой сотовый телефон и принялась нажимать кнопки.
– Для начала запишу регистрационный номер грузовика.
– Он арендованный.
– Дилеры, которые сдают внаем машины, тоже ведут записи.
– Точно!
Может быть, если бы я прочитал больше детективов о консультантах по обуви, распутывающих преступления, я бы сообразил это и сам.
– А ты будешь делать снимки.
– Хорошая идея. В смысле: «Вас понял!»
Я достал телефон Мэнди и начал снимать, хотя был уверен, что с такого расстояния при отсутствии трансфокатора толковых снимков не получится. Но это по‑любому лучше, чем просто торчать там, привлекая внимание прохожих: так хоть со стороны кажется, что парень при деле.
– Прошу прощения, угол Бродвея и Девяносто девятой улицы это где‑то здесь?
Я обернулся к двум девчонкам в вязаных блестящих кофтах, туфлях без задников, в белых брючках капри, стянутых на икрах шнурками, – и это в разгар лета! Мне оставалось лишь почувствовать сожаление, тем паче что они выдали нашу позицию.
– Да, примерно в двух кварталах на восток, – указал я большим пальцем через плечо, – и в ста десяти кварталах на север.
– Сто десять кварталов? Это далеко отсюда?
Я сказал им, где можно сесть в метро.
– Могу тебя заверить, что я высоко оценила твою доброту и терпимость, – протянула Джен после того, как те две чушки, неуверенно повторяя друг другу мои указания, удались за пределы слышимости.
– С каких пор нормальные люди не носят белых штанишек? – спросил я.
– Примерно с тысяча девятьсот семьдесят девятого.
– Стоп, они сваливают, – указал я.
Погрузка закончилась, лысый закрывал двери.
Коробки уезжали. У меня в голове зароились мысли: помчаться за грузовиком, пока он не набрал скорость, вскочить в кузов, укрыться между коробками, а добравшись до их злодейского логова, незаметно выскользнуть, стырить их униформу и после серии захватов и побегов нажать рубильник, чтобы вся лавочка взлетела на воздух.
Я понял, почему преступления никогда не раскрываются любителями.
– Итак, мы ничего не можем сделать?
– Ничего, – сказала Джен, когда грузовик проезжал мимо.
Цокольный этаж был пуст.
– Все вымели, – пробормотал я.
Мы протиснулись сквозь деревянные створки, которые лысый бугай не удосужился стянуть цепью. Зачем ему это теперь? Коробки увезли все до единой.
Проверив время по снимку Мэнди, я уточнил, что мы побывали здесь всего два с половиной часа назад.
Джен обыскала все помещение и не успокоилась, пока не убедилась, что на бетоне не осталось никаких следов, сказала, что надо было прийти раньше, ведь кроссовки были именно здесь. Я напомнил, как мы вместе отсюда драпали, она со вздохом сказала, что переоценка – дело обычное, и снова пошла проверить, не упустила ли чего. А я остался в круге падавшего сквозь щель света, наедине с мыслями о том, почему любители не раскрывают преступлений.
Профессиональные детективы с самого начала обнесли бы дом ленточным ограждением, сняли в пыли следы и отпечатки пальцев, выяснили в архивах имена владельцев и арендаторов здания. Полиция сволокла бы громилу в черном в участок, где бы ему живо развязали язык. |