Толстый тип в очках встал и, придерживаясь за спинку сиденья, пересел к нам. Этого еще не хватало!

– Извините, – ни с того ни с сего, вынул он из широких штанин краснокожую паспортину и, раскрыв на последней странице, протянул Давыдовой: – Не дадите ли вы мне свой автограф? Вы моя любимая артистка, честное слово, я все фильмы с вашим участием смотрю. Сейчас… ручку… – пошарил по карманам.

Давыдова открыла рот. Зная ее артистическую натуру, я понял, зачем: чтобы послать его на х… вследствие чего разразится грандиозный скандал.

– Поставь подпись, Марина, – упредил я готовую сорваться с ее уст тираду и пояснил кинолюбителю: – Я ее менеджер, папаша. Сопровождаю на концерт.

Давыдова взяла паспорт, ручку и вдруг захохотала, да так, что привлекла всеобщее внимание.

– Она очень рада, что вы ее узнали, – объяснил я растерявшемуся мужику. – Поставь подпись!.. Ну?! – прекратил припадок гипнотическим взглядом.

С горем пополам она расписалась.

– Вот большое спасибо! – подул на автограф тип. – Вот спасибо! Дочка моя будет очень рада! Да и сын тоже, и жена. А теща, так та вообще с ума сойдет! Соседки…

– Спасибо, – ответил я за псевдо‑Неелову и, пожав ему руку, легкими толчками выпроводил на свое место.

Плечи Давыдовой затряслись, но на сей раз она не смеялась.

«Может, позволить съесть ей одну таблеточку?» – подумал я, но воплотить свое решение в жизнь не успел: она зарыдала вдруг, всхлипывая и завывая, и самые натуральные слезы без малейшей примеси глицерина оросили ее лицо.

«Тушь «Макс Фактор», – определил я, не обнаружив на ее щеках черных потеков.

– Какая артистка! – восхищался между тем завороженный кинолюбитель. – Ах, какая артистка! Вы посмотрите, – обратился к соседям, – только что смеялась, а теперь плачет! Трагикомическая артистка, можно сказать! А еще говорят, Россия талантами оскудела! Никакие Джина Лоллобриджида с Бриджидой Бардой так не смогли бы!

Человек пятьдесят, словно завороженные, смотрели на «артистку», поиском которой уже почти сутки занимался Московский уголовный розыск, и, как только она затихла, бурно зааплодировали.

– Браво! – кричал толстяк. – Браво!!

«Платформа Дегунино, – сообщил совсем уже набравшийся под завязку бас и, сам того не ведая, спас положение.

– Выходим! – приказал я.

Она достала из сумочки пудреницу.

– Нам дальше, – не повиновалась, приводя лицо в относительный порядок.

– Пошли! – еще требовательнее повторил я и встал. – Перейдем в другой вагон, сзади сидит опер из МУРа, я его знаю.

Она подняла на меня испуганные глаза, щелкнула пудреницей. Я подхватил ее сумку.

Колеса стучали все реже и смолкли вместе с аплодисментами; мы вышли в тамбур.

– Где Ямковецкий? – напрямик спросил я. – Быстро!

– В Водниках меня должен встретить его человек, – прошелестела она крылом умирающего лебедя.

«Следующая – Бескудниково».

Мы поехали. Я взял Давыдову под руку и провел через два вагона в направлении, обратном движению. Здесь мы нашли укромное местечко у окна.

– Не надо больше гастролей, Евгения Васильевна, предупредил я. – Если не хотите, чтобы они стали последними.

Она медленно дошла до края платформы Водники, изредка оглядываясь и останавливаясь, так что я уже подумал, не ждет ли она очередную электричку, чтобы броситься под колеса по примеру Анны Карениной.

– Вы знаете этого человека? – спросил я.