|
– Успели предупредить своих и подтянуть свежие силы. Первую группу захвата положили из двадцати стволов, десять наших как будто не рождались на свет: наповал!.. Несколько пуль отрикошетило, пострадали невинные жертвы. Министр Куликов распорядился подтянуть резервный полк внутренних войск. – Он подходил к карте Москвы и водил по ней указкой: – Вот здесь… и здесь… в районе Красной, понимаете ли, площади… сгруппировалось до двухсот боевиков. По агентурным данным стало известно, что у них на вооружении скорострельные ракетные установки и бомбы, по силе взрыва эквивалентные полутора килограммам каждая. А у нас приказ: огня не открывать, брать живыми! Всех!..» Ну и так далее. Один раз бабушка из «желтой» газеты «Мегаполис‑экспресс» умудрилась в обход выпускающего поместить нечто подобное под сенсационным заголовком «КУЛИКОВская битва» на передовице…
Больше к Каменеву корреспондентов не посылали. Да они бы и сами не пошли, если бы хоть раз видели Старого Опера во гневе. А в этом состоянии он был страшнее Громовержца, потому что последний избегал (или не знал) непарламентской лексики. Так в воскресное утро 14 сентября 1997 года он распекал лейтенанта Юдина и сержанта Галибина, оставленных накануне по его распоряжению возле дома № 4 по улице Серебряноборской для наружного наблюдения. Даже Вадим Нежин испуганно вжался в угол кочегарки во флигеле больницы для ветеранов, где происходила экзекуция. – К чему мне эти зехера?! – вопрошал Старый Опер патетически, не стесняясь голых русских артисток на прокопченных стенах. – Забирай клифт, сдавай шпалер и капай со всем бутером и котелками, вонь рейтузная!.. – Да не пили мы, товарищ полковник, хоть экспертизу назначьте! – поднял руку для крестного знамения лейтенант. – Думали, свой. – А почему ты у него ксиву не проверил, когда он возле блатхаты околачивался, бздила‑мученик?! Молчишь?.. Да потому что не было вас там! И не забивай мне баки! Хорошо, вас ветеран на его след навел, а то бы и у больницы не засекли!.. Все! Двести двадцать семь дробь один – инфляция доверия!.. Сержант имел неосторожность нервно улыбнуться. – Что ты лыбишься, как двенадцатый номер галош?! Номер записал? – Я записал! – полез лейтенант за блокнотом. – «Пежо», синий, 342‑28 MX. – Синими бывают только… знаешь, кто?.. Еще раз повтори все, что он сказал! – Сказал: «Свяжись с МУРом, сообщи, что она не вышла на дежурство! А в общем, не надо, я сам сообщу!» И телефон достал. – Он! – посмотрев друг на друга, хором констатировали Нежин и Каменев. Позабыв о провинившихся милиционерах, точно их и не было тут вовсе, Старый Опер вбежал по пандусу в приемный покой, приговаривая: «Зачем волку жилетка, он ее о кусты порвет», – что относилось и к милиционерам, и к Столетнику, и ко всем прочим, вышедшим из его доверия. Десятиминутная аудиенция с процедурной медсестрой, сменившей Зою Шныреву на дежурстве, закончилась выпиской адреса последней в блокнот и подробным повторением всего, чем интересовался и какую информацию получил Столетник. – Что же ты, сестричка в лаковых сапожках на шелковых каблучках, первому встречному‑поперечному своих коллег закладываешь? Она испуганно опустилась на кадку с пальмой: – Так он же сказал, что из… из милиции?.. – проговорила испуганно и зарделась, как рак в кипятке. «Влупился в старую шкуру, прохиндей!» – подумал Каменев и погрозил ей пальцем: – Чтобы о нем и о нашем разговоре знали только двое: я – и больше никто, ясно?! Дунька Вырви Глаз! Он стремглав сбежал по лестнице, вскочил в «Волгу», не удостоив вытянувшихся в струнку нерадивых коллег взглядом. |
