Чтобы не продолжать этого нелицеприятного разговора, я сам провернул ключ в замке и распахнул дверь.

Мы вышли на палубу, как старые добрые друзья. На носу, на корме, на мостике стояли, сидели и лежали, греясь на солнышке, нанятые Ямковецким «быки» из останкинских или люберецких – мне было в тот момент, ей‑Богу, все равно, кто они и откуда. Думаю, каждый из них тоже получал от Ямковецкого баксов по сто двадцать, как я от Майвина, так что мы друг друга поняли: они сделали вид, что ничего не происходит, а мы с Ямковецким – что только что пили на брудершафт.

На тросах лебедки справа по борту висела маленькая моторная лодка с надписью «Кархародон», сделанной каким‑то шутником: кархародон – это одиннадцатиметровая акула‑людоед, похожая на эту лодку так же, как эта лодка – на нее. Аварийное плавсредство должно было придать Ямковецкому уверенности, думаю, где‑то в условленном месте на берегу его поджидал и автомобиль.

– Зелень! – обратился к жабоподобному Ямковецкий. – Отдай ему «трубу»!

Зелень подошел (или подошла? ну как, спрашивается, жить с такой бесполой кличкой?) и протянул мой телефон.

– Пушку! – потребовал Ямковецкий.

Охранники растерянно переглянулись.

– Пушку! – повторил я приказ главаря.

Ямковецкий кивнул. Этого оказалось достаточно, чтобы мой «ПМ» № 019732 отыскался в кармане «носового». Я проверил обойму.

– А «маслята»? – спросил, обнаружив пропажу.

«Носовой» снова посмотрел на Ямковецкого.

– Отдай, – поник тот головой. И добавил, что показалось мне оскорбительным: – Свои.

Горсть патронов перекочевала ко мне в карман.

– Пойдем передохнем, Боря! – обнял я за плечи обмякшего Ямковецкого, опасаясь, как бы потом не пришлось искать его баграми.

Он двинулся в направлении капитанской каюты. Несколько пар глаз провожали нас напряженными взглядами. Развитое шестое чувство и отменное боковое зрение позволяли мне контролировать ситуацию, но если бы за бортом вдруг всплеснула рыбина – это послужило бы командой «К бою!». Шли мы инсепарабль, как близнецы‑братья, так что, в случае чего, продырявили бы обоих, но едва ли мне от такой компании стало бы легче.

В каюте спала Давыдова. Ямковецкий потрепал ее по щекам. Спросонья она не поняла, что происходит, уставилась на нас металлическими глазами.

– Не будете ли вы так любезны, Евгения Васильевна, принести нам по стаканчику бургундского из погреба? – попросил я.

Она посмотрела на Ямковецкого.

– Пошла вон! – перевел он и плюхнулся в глубокое кресло у иллюминатора.

Фыркнув, Давыдова ретировалась.

– Что в этом «чемодане»? – ткнул я револьверным стволом в стенной сейф,

– Не знаю.

– У кого ключ?

– У капитана.

– Зови капитана.

Он снял трубку с аппарата без номеронабирателя.

– Зайди! – не то приказал, не то попросил. – Дурак ты, – сказал мне беззлобно. – Сам не ведаешь, что творишь. Майвин тебя в живых не оставит, руки у него длинные. А за ним такие люди стоят, что никто тебе не поможет. Всю оставшуюся жизнь будешь в подполе прятаться, если уцелеешь. Дело все равно замнут, даже если понадобится сместить Генерального прокурора. И премьера, понадобится, подвинут…

– Ладно, хватит, ты мне надоел, кинг‑спаниель, – отмахнулся я стволом.