– Погоди брать. Есть варианты. Если можешь – продержи этого мужика еще полчаса, потом перезвонишь.

В одном я уже не сомневался: евреев по фамилии Бленхейм в Москве было меньше. Становилось не по себе от мысли, что позвонят одиннадцать остальных учеников. Воображение нарисовало картину, как я въезжаю во двор своей клиентки в машине, груженной четырнадцатью кавалер‑кинг‑чарлз спаниелями окраса бленхейм, одинаковыми, как ксерокопии с одного рисунка, и все – по кличке Боря.

За полтора часа до встречи с Илоной я подрулил к центральному входу на Калитниковский рынок. День был не базарным, Славу Васильченко я увидел сразу: он сидел возле ограды на опрокинутом ящике и тупо смотрел в пространство.

– Тэквон, – пробормотал корейское приветствие.

– Ну, что? Где он?

– Забрали…

– Кто?

– Какие‑то крутые. Подъехали на «Хонде», муж и жена. Номер я записал…

– Что же ты не уговорил продавца подождать? – нисколько не огорчился я, зная, что впереди меня ожидают как минимум две встречи с кавалерами.

– Да уговаривал! Они ему, кажется, триста дали.

– Документы были?

– Не было документов. Она еще спросила про паспорт, а муж ей: «Зачем, – говорит, – тебе его паспорт? Купим, какой понадобится».

В глазах парня стояли слезы. Я его успокоил, пожелав хорошо учиться, чтобы ездить на «Хонде» и позволять себе выкладывать по триста баксов за неаттестованных псов.

В «варшавского» Лорда я сразу не поверил: если документы на него были фальшивыми, в них написали бы другой возраст – моложе; значит, либо ему было лет десять‑одиннадцать, либо ксива была настоящей и мужик просто хотел отдать своего питомца в хорошие руки, уезжая куда‑нибудь за рубеж. И я устремился в направлении Белорусского вокзала, где на Тишинке меня поджидал Коля Полишук с ворованным кавалером без паспорта и фиксированной цены.

На углу Большой Грузинской и такого же Большого Тишинского переулка я увидел революционно настроенную толпу человек в двадцать и сразу понял, что только меня тут не хватает. В центре толпы стояла разгневанная женщина лет пятидесяти с лицом пациентки наркологического диспансера; ядовито‑зеленое байковое пальто ее было заляпано грязью.

– Как же, дождес‑ся! – хрипло кричала она кому‑то в толпе. – Я его вырастила, вынянчила!.. Кормила и поила!..

– Одевала‑обувала, – подсказали из толпы.

Все засмеялись, потому что речь, как выяснилось, шла о собаке – такой же грязной, как ее хозяйка; нужно было иметь больное воображение, чтобы принять дрожащее от испуга существо на тонком брезентовом ремешке за благородного кавалера, но Коля Полишук, стоявший в стойке гунун‑соги по другую сторону поводка, тянул время с наглостью создателя мексиканского сериала.

– Наша это собака! – перекрикивал он шум улицы. – Она ее в Измайлове нашла!.. Или сама украла!.. А здесь продает!.. Сейчас отец приедет, он подтвердит!..

– Кто украл? Я украла?!

– У нас на нее паспорт имеется!..

Неспешное приближение милицейского патруля по противоположной стороне подсказывало, что мне пора на выход. Нащупав в кармане заготовленную для такого случая сосиску, я раздвинул толпу и, присев на корточки, громко позвал:

– Боря!.. – Толпа замерла. – Борька, шельмец! Ко мне!.. Где тебя черти носят, мой хороший?!

«Только бы это оказался кобель, – мелькнула мысль. – Потому что если он еще и пол перепутал…»

Запах подкопченной сосиски привлек бы даже гермафродита, если бы его не кормили столько, сколько этого кобеля. К тому же я приблизился к нему гусиным шагом раньше, чем он вспомнил, как его зовут.