соблазнительная, полная жизненного начала... даже те dominae из Каркассонна,

те  безумицы, что носили  сердца  своих  умерших  возлюбленных  в  небольших

коробочках, украшенных драгоценными камнями.

     А  вспомнить рыцарей-катаров, которые  дошли до  такой глупости --  или

кретинизма? -- как  высушивать кал своих  возлюбленных и возить с  собой  по

свету в эмалированных коробочках!.. Это почти извращенное поклонение женщине

и любви вообще  было жесточайшим образом искоренено папой Иннокентием III --

и, вероятнее всего, поделом.

     Но надо отдать должное: невзирая на  некоторые перехлесты, альбигойские

рыцари-поэты  знали истинную цену женщины. Она не  слуга  мужчине и  даже не

"слабый  пол",  происшедший  из ребра  Адамова  и  столь падкий до соблазна.

Женщина -- это...

     "Да, это хороший, серьезный вопрос, на него  с кондачка не ответишь, --

думал отец Хэнди, поставив стул  для Лурин и  наливая ей  кофе. -- Скажем, в

этой  легкокостной  двадцатилетней  вертушке,  веснушчатой,  рыжеволосой,  с

"интересной"  бледностью  лица   наличествует   некое   высшее  достоинство.

Достоинство  такое же надмирное, безусловное,  высшее,  как у  mekkis самого

Господа  Гнева.  Но  в  чем  заключается  это достоинство? Не в mekkis, не в

macht, не во власти. Скорее в неизбывной загадочности. Следовательно, дело в

присутствии некоей  гностической мудрости, за оболочкой столь хрупкой, столь

восхитительной  скрыт  колодезь  некоего  знания...  должно  быть,  рокового

знания.  Это  занятно  --  выходит, истина  может  быть  самым  неотторжимым

имуществом.  Женщине ведома истина, она живет с ней и ею -- и  тем не  менее

эта  истина ее  не убивает.  Однако  для окружающих эта истина смертельна --

когда женщина извергает ее из себя".

     Тут  отцу  Хэнди  припомнилась  вещая  Кассандра,  греческие  жрицы  --

дельфийские оракулы. Дрожь  страха пробегала по его  спине всякий раз, когда

он думал о женщине, несущей в себе роковую истину.

     Однажды вечером, после нескольких глотков вина, он сказал Лурин:

     -- Ты несешь в себе то, что апостол Павел нарекал "жалом".

     -- Жало смерти есть грех, -- тут же вспомнила Лурин.

     Вот именно, -- кивнул отец Хэнди.

     И сие  жало заключено в ней, но  для нее  безвредно, как для змеи -- ее

собственный яд... как для атомной боеголовки, находящейся в хранилище, -- ее

собственный заряд...  Что нож,  что меч имеют два конца -- рукоять и лезвие.

Гносис -- знание -- женщина держит за  безопасный  конец, за рукоять, всегда

готовая  пустить  его  в  дело. Вот она  взмахивает разящим концом  --  и по

стальному лезвию, чудится отцу Хэнди, бегут искры отраженного огня...

     Но в чем, собственно, заключается грех для Служителей Гнева? Разве  что

в выборе  конкретного оружия.  На  ум  сразу приходят  неврастеники и  явные

психопаты  из  ныне  отошедших  в  небытие  корпораций  и  правительственных

органов.