Оттого, что мальчик был так терпелив, старый Эрншо приходил в ярость,
когда узнавал, что Хиндли преследует "бедного сиротку", как он называл
приемыша. Он странно пристрастился к Хитклифу, верил каждому его слову
(тот, надо сказать, жаловался редко и по большей части справедливо) и
баловал его куда больше, чем Кэти, слишком шаловливую и своенравную, чтобы
стать любимицей семьи. Таким образом мальчик с самого начала внес в дом
дух раздора; а когда не стало миссис Эрншо (она не прожила и двух лет
после появления у нас найденыша), молодой господин научился видеть в своем
отце скорее притеснителя, чем друга, а в Хитклифе - узурпатора, отнявшего
у него родительскую любовь и посягавшего на его права; и он все больше
ожесточался, размышляя о своих обидах. Я ему сперва сочувствовала, но
когда дети захворали корью и мне пришлось ухаживать за ними и сразу легли
на меня все женские заботы, мои мысли приняли другой поворот. Хитклиф
хворал очень тяжко, и в самый разгар болезни, когда ему становилось
особенно худо, он не отпускал меня от своей постели, мне думается, он
чувствовал, что я много делаю для него, но не догадывался, что делаю я это
не по доброй воле. Как бы там ни было, но я должна сознаться, что он был
самым спокойным ребенком, за каким когда-либо приходилось ухаживать
сиделке. Сравнивая его с теми двумя, я научилась смотреть на него не так
пристрастно. Кэти с братом прямо замучили меня, а этот болел безропотно,
как ягненок, хотя не кротость, а черствость заставляла его причинять так
мало хлопот.
Он выкарабкался, и доктор утверждал, что это было в значительной мере
моею заслугой, и хвалил меня за такой заботливый уход. Похвалы льстили
моему тщеславию и смягчали мою неприязнь к существу, благодаря которому я
заработала их, так что Хиндли потерял своего последнего союзника. Все же
полюбить Хитклифа я не могла и часто недоумевала, что хорошего находит мой
хозяин в угрюмом мальчишке; а тот, насколько я помню, не выказывал никакой
благодарности за эту слабость. Он не был дерзок со своим благодетелем, он
был просто бесчувственным; а ведь знал отлично свою власть над его сердцем
и понимал, что ему довольно слово сказать, и весь дом будет принужден
покориться его желанию. Так, например, я помню, мистер Эрншо купил однажды
на ярмарке двух жеребчиков и подарил их мальчикам; каждому по лошадке.
Хитклиф выбрал себе ту, что покрасивей, но она скоро охромела, и, когда
мальчишка это увидел, он сказал Хиндли:
- Ты должен поменяться со мной лошадками: мне моя не нравится, а если
не поменяешься, я расскажу твоему отцу, как ты меня поколотил три раза на
этой неделе, и покажу ему свою руку, а она у меня и сейчас черная по
плечо. - Хиндли показал ему язык и дал по уху. - Поменяйся лучше сейчас
же, - настаивал Хитклиф, отбежав к воротам (разговор шел на конюшне), -
ведь все равно придется; и если я расскажу об этих побоях, ты их получишь
назад с процентами.
- Ступай вон, собака! - закричал Хиндли, замахнувшись на него чугунной
гирей, которой пользуются, когда взвешивают картошку и сено. |