Тогда Джозеф спросил, с чего
это мы разревелись о святом в небесах. Он велел мне надеть салоп и бежать
в Гиммертон за доктором и за пастором. Мне было невдомек, что пользы
теперь от них обоих. Все же я пошла в дождь и ветер, но привела с собою
только одного - доктора; пастор же сказал, что придет наутро. Предоставив
Джозефу рассказывать, как все произошло, я побежала к детям. Дверь их
комнаты была раскрыта настежь, и я увидела, что они и не думали ложиться,
хоть было за полночь; но они стали спокойней, и мне не понадобилось их
утешать. Они сами утешили друг друга такими добрыми словами, какие мне не
пришли бы на ум: ни один пастор на свете не нарисовал бы рай таким
прекрасным, каким они его изобразили в своих простодушных речах. Я
слушала, рыдая, и невольно пожелала, чтобы все мы вместе поскорее попали
на небо.
6
Мистер Хиндли приехал домой на похороны и, что нас крайне удивило и
вызвало пересуды по всей округе, привез с собой жену. Кто она такая и
откуда родом, он нам не стал объяснять; вероятно, она не могла похвалиться
ни именем, ни деньгами, иначе он не скрывал бы свой брак от отца.
Она была не из тех, кто при первом своем появлении переворачивает весь
дом. С той минуты, как она переступила наш порог, все, казалось, ее
восхищало, на что бы она ни поглядела: и вещи и весь наш распорядок - все,
кроме приготовлений к похоронам и вид молчаливо скорбящих людей. Я приняла
ее за полоумную, - так она себя вела, пока совершали обряд: она убежала к
себе в комнату и велела мне пойти с нею, хотя мне нужно было переодевать
детей. Там она сидела, вся дрожа, сжимала руки и спрашивала беспрестанно:
"Они уже ушли?". Потом она стала в истерическом исступлении описывать,
какое действие оказывает на нее все черное, и вздрагивала и тряслась и,
наконец, расплакалась, а когда я спросила - почему, она ответила, что не
знает; но умирать так страшно! Мне подумалось, что она так же мало походит
на умирающую, как и я. Она была тоненькая, молодая, со свежим цветом лица,
и глаза у нее сверкали ярко, как бриллианты. Правда, я заметила, что на
лестнице у нее начиналась одышка, что при всяком неожиданном звуке ее всю
передергивало и что временами она мучительно кашляла. Но я тогда не имела
понятия, что предвещали все эти признаки, и ничуть не склонна была ее
жалеть. Мы тут вообще не расположены к чужакам, мистер Локвуд, - разве что
они первые проявят к нам расположение.
За три года, что его не было дома, молодой Эрншо сильно изменился. Он
похудел и утратил румянец, говорил и одевался по-иному; и в первый же
день, как вернулся, он сказал Джозефу и мне, что впредь мы должны сидеть у
себя на кухне, а столовую предоставить ему. Он даже хотел было застлать
ковром и оклеить пустовавшую маленькую комнату и устроить в ней гостиную;
но его жене так по сердцу пришлись и белый каменный пол, и большой ярко
пылавший камин, и оловянные блюда, и горка с голландским фаянсом, и
собачий закут, и большие размеры той комнаты, где они обычно сидели, -
хоть танцуй! - что он счел это не столь необходимым для ее доброго
самочувствия и отказался от своей затеи. |