|
— Да, — произнесла Кейман. — А теперь мне уже почти тридцать лет, братец. Я рада, что ты тогда не умер. Но о тебе столько лет не было ни слуху ни духу… Внезапно Варрик сказал, обращаясь к Кири; — У меня нет маленьких дочерей. Ты, Кири, моя первая внучка. Иди ко мне. И он протянул к ней руки. Кири по своему обыкновению пристально на него посмотрела: на его развевающуюся черную тунику с широкими рукавами, на лицо, которое так походило на лицо её отца, но было более худым и старым. — Значит, ты мой дедушка? — Да, я твой дедушка. — Л ты разрешишь мне стоять спиной к свету, как стоял ты? Ты разрешишь мне выглядеть как демон? Так, как выглядишь ты? — Да, разрешу, — ответил он, и в его голосе и во всем облике было столько холода, что Чесса отшатнулась. — Я разрешу тебе постоять в потоке света, если захочешь. Кири медленно подняла руки и протянула их Варрику. В крепости по-прежнему царила полнейшая тишина. Вокруг помоста сгрудилось множество людей: мужчин, женщин, детей, — но никто не произносил ни слова. Три сына Арганы стояли безмолвно и совершенно неподвижно. Чесса видела, как Варрик взял Кири на руки и поднес её к огромному окну с раскрытыми ставнями. Здесь он повернулся спиной к свету, и сзади на них хлынули резкие солнечные лучи, однако лица обоих остались в тени. Вокруг головы Кири вспыхнул золотой ореол. Глава 22 Когда стемнело, Клив ещё раз убедился, насколько опасна его жена. Она, ни слова не говоря, схватила его за руку, рывком затащила в небольшую спальню, которую им отвел Варрик, и, упав на кровать, повалила его на себя. Он и представить себе не мог, что женщина может с таким неистовством набрасываться на мужчину. Он тяжело дышал, а Чесса жадно кусала его в подбородок, целовала в ухо, в щеку и все это время настойчиво стягивала с него одежду. — Ну же, Клив, поторопись! Я хочу тебя. — Я больше не могу, — проговорил Клив. Глаза его блестели в полумраке. — О боги, я хочу, чтобы ты разделась донага. Клив лихорадочно хватался за её одежды, и Чесса несколько раз шлепнула его по рукам. У неё было не так уж много платьев, и ей вовсе не хотелось, чтобы он в своем нетерпении разорвал то, что было на ней. Но потом ей вдруг стало все равно. Он хочет её, и она даст ему то, что он так хочет. — Быстрее, — пробормотала она. Она не понимала, откуда взялось в ней это нетерпение, но оно сжигало её, и она не могла дождаться, когда он наконец расстегнет все её броши, стащит с неё верхнюю тунику и платье, развяжет подвязки на чулках. Скорее же, скорее! Он лежал на ней, ясно видя её лицо в серебристом лунном свете, льющемся из открытых ставен. — Чесса, — проговорил он и поцеловал её в губы, прижимая её к себе, лаская её груди. Ее руки крепко, страстно стискивали его спину, жадно притягивали его тело. Потом она вдруг слегка оттолкнула его и изо всех сил дернула вниз его штаны. — Быстрее, Клив, — пробормотала она. — Прошу тебя, быстрее! Он знал, что ей неведомо любовное наслаждение. У неё не было случая его испытать, ведь в их брачную ночь он повел себя как последняя свинья и не мог вызвать у неё ничего, кроме отвращения. |
