Изменить размер шрифта - +

     Величайшее влияние  на основы Игры оказало происшедшее уже в начале  XX
века,  еще  в самый  расцвет эпохи фельетона,  углубление музыковедения. Мы,
наследники  этой науки, считаем, что  лучше знаем  и в каком-то смысле  даже
лучше  понимаем  музыку великих творческих веков, особенно XVII и XVIII, чем
знали и  понимали ее все прежние эпохи (в том числе даже эпоха  классической
музыки).  Конечно,   у   нас,  потомков,  совершенно   другое  отношение   к
классической  музыке, чем  было у  людей творческих  эпох; наше  проникнутое
духовностью и не всегда  достаточно свободное от смиренной грусти уважение к
настоящей музыке есть нечто совершенно иное, чем прелестный, наивный восторг
перед музыкой, свойственный тем  временам, которым мы склонны завидовать как
более счастливым, когда именно за этой их музыкой забываем условия и судьбы,
ее порождавшие. Мы уже в течение нескольких поколений видим великое наследие
того  периода  культуры,  что  лежит  между  концом  средневековья  и  нашим
временем,  не  в философии и поэтическом творчестве,  как то было в  течение
почти всего XX века, а в математике и музыке. С тех пор как мы -- по крайней
мере  в общем  и целом  -- отказались  от  творческого  соревнования с этими
поколениями, с тех пор как мы покончили с  тем  культом  главенства в музыке
гармонии и чисто чувственной динамики, который, начиная примерно с Бетховена
и ранней романтики, царил в течение двух веков, мы думаем, что видим на свой
лад  -- конечно,  на свой нетворческий,  эпигонский, но почтительный лад! --
картину унаследованной нами культуры чище и правильнее. У нас нет и в помине
творческого буйства того времени, нам почти непонятно, как могли музыкальные
стили  в XV и  XVI  веках сохраняться  так долго в неизменной  чистоте,  как
вышло, что среди огромной массы написанной тогда музыки нет, кажется, вообще
ничего  плохого,  как  случилось,  что  еще  XVIII  век,  век  начинающегося
вырождения,  блеснул недолгим,  но самоуверенным  фейерверком  стилей, мод и
школ, --  но  в  том,  что  мы  называем сегодня  классической музыкой,  мы,
думается, поняли и  взяли  за образец тайну. дух, добродетель  и благочестие
тех  поколений. Сегодня  мы, например, не  очень высокого  или  даже низкого
мнения о богословии  и церковной культуре XVIII века  или  о философии эпохи
Просвещения, но  в кантатах, "Страстях" и прелюдиях  Баха мы видим последний
взлет христианской культуры.
     Впрочем,   отношение  нашей  культуры   к  музыке  следует  еще  одному
древнейшему и почтеннейшему образцу, игра в бисер отдает ему  дань глубокого
уважения. В сказочном  Китае  "древних императоров",  помнится  нам,  музыке
отводилась в государстве  и  при  дворе ведущая роль;  благосостояние музыки
поистине  отождествляли с  благосостоянием  культуры,  нравственности,  даже
империи,  и  капельмейстеры должны  были строго  следить за  сохранностью  и
чистотой "древних тональностей".  Если музыка деградировала, то  это  бывало
верным  признаком  гибели  правления и  государства.
Быстрый переход