Я
доверился, даже навязался ему, поэтому я обязан был терпеть его вопросы и
отвечать на них, но они смущали меня, они все безжалостнее входили в
подробности, анализировалась вся моя умственная и нравственная жизнь за
последние недели и месяцы. Затем он вдруг замолчал, этот Йог, и, когда я так
и не понял, в чем дело, пожал плечами и сказал: "Неужели ты сам не видишь,
где твоя ошибка?" Нет, я не видел. И тут он поразительно точно перечислил
все, что у меня выспросил, вплоть до первых признаков утомления, отвращения
и умственного застоя, и доказал мне, что такое могло случиться только с тем,
кто слишком свободно и бездумно предавался занятиям, и что утраченный
контроль над собой и своими силами мне давно пора было восстановить с чужой
помощью. Если уж я позволил себе отказаться от регулярных упражнений в
медитации, то мне следовало, доказал он мне, по крайней мере при первых же
скверных симптомах, вспомнить об этом упущении и восполнить его. И он был
совершенно прав. Я не только давно уже забросил медитацию из-за нехватки
времени, всегдашней лени и чрезмерной рассеянности, из-за чрезмерного
усердия в занятиях и возбуждения, но мало-помалу перестал даже сознавать
греховность этого постоянного манкирования -- и вот теперь, когда я дошел
почти до полного отчаяния, мне должен был напомнить об этом кто-то другой! И
потом мне действительно стоило очень большого труда подтянуться -- я должен
был возвратиться к школьным, самым начальным упражнениям в медитации, чтобы
постепенно восстановить хотя бы способность сосредоточиваться и погружаться
в себя.
Магистр закончил свою прогулку по комнате легким вздохом и такими
словами:
-- Вот что было тогда со мной, и говорить об этом мне и сегодня немного
стыдно. Но так и есть, Иозеф: чем большего мы требуем от себя или чем
большего требует от нас та или иная задача, тем чаще должны мы черпать силы
в медитации, во все новом и новом примирении ума и души. И -- я мог бы
привести немало примеров тому -- чем сильнее захватывает нас какая-нибудь
задача, то волнуя и возбуждая нас, то утомляя и подавляя, тем чаще забываем
мы об этом источнике сил, как порой, целиком уйдя в умственный труд,
забываем о своем теле и об уходе за ним. Все действительно великие деятели
мировой истории либо умели размышлять, либо безотчетно знали путь туда, куда
нас ведет медитация. Все другие, даже самые талантливые и сильные, терпели в
конце концов крах, потому что их задача, или их честолюбивая мечта,
овладевала ими, превращала их в одержимых до такой степени, что они теряли
способность отрываться и отмежевываться от злобы дня. Ну да ты это знаешь,
этому учат ведь при первых же упражнениях. Это непреложная истина. Насколько
она непреложна, видишь только тогда, когда вдруг собьешься с пути.
Этот рассказ так подействовал на Иозефа, что он почувствовал грозившую
ему опасность и усердно занялся упражнениями. Глубокое впечатление произвело
на него то, что мастер впервые приоткрыл ему свою совсем частную жизнь, свою
студенческую юность; Кнехту впервые стало ясно, что и полубог, мастер, тоже
был когда-то молодым и сбивался с пути. |