– Это была Сессиль, – уверенно подтвердила Лила.

– И тореадор со священником... – задумчиво произнес ле Гран Дюк. – Ты должна признаться, у твоей подруги странная склонность заводить сомнительные знакомства. У тебя есть записная книжка?

– Что?

– Мы должны все выяснить.

– Ты собираешься выяснить...

– Пожалуйста. Не надо лишних вопросов. Для истинного любителя настоящего фольклора все представляет интерес.

– Но ты же не можешь просто ворваться туда и...

– Ерунда! Я – Дюк де Кройтор. К тому же я никогда не врываюсь. Я всегда вхожу.

Боль в груди была ничто по сравнению с той, которую Боуману предстояло вскоре испытать. Если, конечно, к тому моменту он еще сможет что‑либо ощущать. В глазах Кзерды светился злой огонек, явно предвещавший беду, причем в самом ближайшем будущем.

Боуман оглядел кибитку. На лицах троих прикованных мужчин читалось немое отчаяние. На лицах Кзерды и Мазэна играла злорадная усмешка. Эль Брокадор был серьезен, задумчив и внимателен. В глазах Серла мелькало что‑то безумное, и этот взгляд сейчас объяснял, почему он был лишен духовного сана. Сессиль же выглядела слегка озадаченной, испуганной, рассерженной, но далекой от истерики.

– Ну, ты понял, почему я сказал, что через несколько минут ты сообщишь мне, где деньги? – спросил Кзерда.

– Теперь да. Ты найдешь их...

– Какие деньги? Что хочет это чудовище?

– Свои восемьдесят тысяч франков. Минус некоторая сумма, которую я был вынужден потратить.

– Не говори ему ничего!

– Ты что, не понимаешь, с кем имеешь дело? Через несколько секунд они, может быть, так вывернут тебе руку, что сломают тебе плечо или порвут связки.

– Но... но я потеряю сознание!

– Пожалуйста! – Боуман посмотрел на Кзерду, избегая встречаться взглядом с Сессиль. – Деньги в Арле. В камере хранения на станции.

– Ключ?

– На связке. В машине. Я покажу.

– Замечательно, – сказал Кзерда. – Правда, Серл разочарован. Но мне не доставляет удовольствия причинять боль девушкам. Хотя я сделал бы это не задумываясь. Но это вы еще увидите.

– Не понимаю...

– Поймешь. Ты представляешь для нас опасность. Большую опасность, поэтому должен исчезнуть. Ты умрешь сегодня днем. В течение ближайшего часа. И умрешь так, что и тени подозрения не падет на нас.

Это был самый лаконичный смертный приговор, о котором Боуман когда‑либо слышал. Было что‑то зловещее в голосе и твердой уверенности бандита.

– Теперь ты понимаешь, почему я не изуродовал тебя, почему хотел, чтобы ты вышел на арену не избитым? – продолжал Кзерда.

– На арену?

– Да, на арену, мой друг!

– Ты сумасшедший. Ты не сможешь заставить меня выйти на арену.

Кзерда не ответил. Серл, которому с рвением помогал ухмыляющийся Мазэн, схватил Сессиль, уткнул лицом в нары, рванул за воротничок ее арлезианское платье и разорвал до пояса. Затем повернулся к Боуману, зловеще улыбнулся и извлек из складок своей рясы охотничью плеть. С кожаной узорчатой рукоятью в пятнадцать дюймов длиной и тремя длинными узкими ремнями. Боуман посмотрел на Кзерду. Казалось, что того совсем не интересовало происходящее: он внимательно наблюдал за Боуманом. Пистолет в его руке, направленный на Нейла, не шелохнулся. Кзерда сказал:

– Мне кажется, ты все‑таки выйдешь на арену.

– Да, – кивнул Боуман.

Серл убрал плеть. Его лицо исказило выражение горького разочарования ребенка, которого лишили любимой игрушки.