Мака щелкнул пальцами, это, без сомнения, означало, что Боуману лучше уйти. Боуман не шевельнулся.
– Проходи, – грозно сказал Мака.
– Цыганская свинья! – с удовольствием произнес Боуман.
Мака, не веря своим ушам, на секунду замер. Затем бешенство переполнило его, и он, перехватив бутылку за горлышко, начал подниматься. Но реакция Боумана была молниеносной, он сильно ударил цыгана еще до того, как тот успел твердо встать на ноги. Удар Боумана в сочетании с собственным движением цыгана – он почти налетел на кулак – произвел поразительный эффект: глаза Мака едва не вылетели из орбит, он попятился как пьяный. Боуман ударил еще раз и с такой силой, что в тот же миг Мака потерял сознание и грохнулся бы на пол, если бы Боуман не подхватил его. Боуман подтащил Мака к кибитке и убрал с глаз долой от случайных прохожих.
Боуман быстро осмотрелся. Если кто‑то и видел эту короткую схватку, то он должен сделать так, чтобы больше ни один человек не узнал об этом. Дважды Боуман обошел вокруг кибитки, но никого не нашел – никаких признаков опасности. Он поднялся по ее ступенькам и вошел внутрь. Эта часть кибитки была пуста. Дверь в следующую была завинчена двумя болтами. Боуман вывинтил их и проник туда.
Некоторое время он ничего не мог разобрать в сумраке. Окна были плотно завешены тяжелыми занавесками. Боуман раздвинул их. Близко к выходу стояла трехъярусная койка, которую он уже видел в прошлую ночь. Как и прежде, на ней лежали трое мужчин. Прошлой ночью это не имело особого значения: койки и предназначены для сна, и ни у кого не возникает подозрения, если они заняты ночью. Однако они были заняты и днем. Боуман был уверен, что именно так и будет.
Все трое не спали, они лежали, опершись на локти. Их глаза, которые привыкли к сумраку, мигали теперь от яркого света. Боуман подошел, нагнулся над человеком на нижней койке и взял его правую руку. Запястье было яриковано к стене кибитки. Боуман отпустил руку и проверил руки человека на средней койке – тоже прикован. Боуман не стал осматривать человека наверху. Он отступил на шаг и задумчиво оглядел всех троих. Затем произнес:
– Граф ле Обэно – муж Мари ле Обэно, мистер Танжевэк – муж Сары Танжевэк, а третьего я не знаю по имени. Как вас зовут? – Эти слова были обращены к человеку средних лет, с седеющими волосами и очень неординарной внешностью, лежавшему на нижней койке.
– Деймел.
– Вы отец Тины?
– Да. – Выражение его лица говорило о том, что он разговаривает со своим палачом, а не спасителем. – Ради Бога, скажите, кто вы?
– Боуман. Нейл Боуман. Я пришел, чтобы вывести вас отсюда.
– Мне нет никакого дела, кто вы! – вдруг заговорил человек на средней койке, который, похоже, тоже не был рад видеть Боумана. – Мне дела до этого нет. Уходите, ради Бога, иначе вы всех нас погубите!
– Вы граф ле Обэно?
Человек кивнул.
– Вы слышали о своем шурине? Александре? В глазах графа появился испуг.
– Что с ним?
– Он мертв. Его убил Кзерда.
– Что за чепуха! Александре мертв? Как же он может быть мертв? Кзерда обещал нам...
– И вы поверили ему?
– Конечно! Кзерде есть что терять...
– И вы оба поверили ему? Они одновременно кивнули.
– Человек, который поверил убийце, глупец. Вы все глупцы. Александре мертв. Я нашел его тело. Если вы считаете, что он жив, попросите Кзерду, чтобы он разрешил вам встретиться с ним. И вы, Деймел, почему бы вам не попросить Кзерду о встрече с вашей дочерью?
– Она, что... она?..
– Нет, она жива. Полужива, скажем так. Они содрали кожу с ее спины. Почему они это сделали? Почему они убили Александре? Потому, что оба они пытались кому‑то что‑то сообщить. |