Два его товарища, все время умудрявшиеся спотыкаться и падать плашмя, ударяясь лицом о землю, перелезли через барьер и оказались на арене. Они принялись играть на кларнетах и танцевать. Пока они выделывали разные па, ворота открылись и появился новый небольшой черный камаргский бык. Он уступал своему предшественнику в размерах, но с лихвой восполнял это свирепым нравом. Как только бык увидел двух танцующих клоунов, он низко нагнул голову и с ходу атаковал их. Он гонялся то за одним, то за другим, но они, не сбиваясь с шага и не теряя ритма, увертывались, словно это их не касалось. Они были тореадорами высшего класса и с большим опытом.
На время музыка прекратилась, а бык внезапно повернулся и бросился на клоуна, который побежал со всех ног, спасая жизнь и испуская вопли о помощи. В ответ толпа разразилась смехом. Клоун изобразил гнев: остановился и погрозил зрителям кулаком. Затем оглянулся и опять помчался к барьеру, издав душераздирающий вопль. Он прыгнул, но, не рассчитав, ударился о барьер. Бык находился от него на расстоянии всего нескольких футов. Казалось предрешенным, что клоуна либо проткнут рога, либо он будет раздавлен. Но не случилось ни одного, ни другого, однако уйти без потерь тоже не удалось: его штаны болтались на одном роге быка. Клоун продолжил свое выступление в коротких, до колен, белых подштанниках, взывая о помощи. Его преследовал ужасный разъяренный бык, за которым теперь волочились еще и штаны клоуна. Толпа буквально рыдала от смеха.
И только четыре цыгана не обращали никакого внимания на происходящее. Они начали медленно пробираться сквозь толпу. Цыгане двигались как бы по часовой стрелке, внимательно приглядываясь к лицам всех, мимо кого они проходили. Боуман следил за ними с не меньшим вниманием. А в зоне безопасности аккордеонист продолжал исполнять «Сказки венского леса». Два клоуна сошлись в центре арены и начали вальсировать. Как и следовало ожидать, бык атаковал танцующую пару и на этот раз. Он почти настиг ее, и тогда клоуны, все так же танцуя, разошлись. Каждый повернулся кругом, и они опять соединились, а бык пронесся мимо.
Публика взорвалась аплодисментами. Сессиль смеялась до слез. А на лице Боумана не мелькнуло и тени улыбки. Кзерда был от него уже на расстоянии двадцати футов, и ему было не до смеха.
– Правда, замечательно? – спросила Сессиль.
– Превосходно. Подожди здесь.
Ее лицо в мгновение стало серьезным, она спросила:
– Ты мне веришь?
– Верю... Я скоро вернусь. – И Боуман скрылся из виду.
Ему пришлось проскользнуть в нескольких футах от Кзерды, который по‑прежнему внимательно изучал лица всех, кто проходил мимо него, так нахально и открыто, что у людей от его взгляда возникало неприятное ощущение. Пройдя дальше, почти уже около выхода, Боуман миновал китайскую парочку, которая вежливо аплодировала. Их он видел еще в Арле. Они были заметной и необычной парой. Так как невозможно было предположить, что они приехали сюда из самого Китая, то, должно быть, они являлись гражданами Европы. Боуман машинально подумал, чем может заниматься китаец в Европе, но тут же выкинул эти мысли из головы: у него были другие, более важные заботы. Он обогнул арену, прошел ярдов двести на юг вдоль дороги, перешел ее и повернул обратно, направившись с тыльной стороны к кибиткам каравана Кзерды, которые располагались двумя плотными рядами в стороне от дороги. Казалось, что в этот час лагерь был пуст.
Кибитка Кзерды не охранялась, не было охраны и около бело‑зеленой кибитки, но в этот вечер не эти кибитки являлись объектом внимания Боумана. Та, которая его интересовала, как он и предполагал, охранялась: на площадке перед дверью сидел Мака с бутылкой пива в руке.
Боуман медленно приблизился к кибитке, Мака опустил бутылку с пивом и угрожающе взглянул на него. Боуман, не обращая на цыгана никакого внимания, подошел еще ближе и стал неторопливо разглядывать Мака и кибитку. |