-- Да! -- сказал я себе, а не сумасшедшей старухе. -- Неужели они
поплатились жизнью за такой пустяк? Вот уж поистине полный проигрыш!
-- Дай твою руку, голубчик, -- бормотала старуха, -- дай, я предскажу
твою судьбу.
-- Не надо, матушка, -- ответил я. -- Пока что я и сам ее вижу.
Нехорошо заглядывать слишком далеко вперед.
-- Твоя судьба у тебя на лбу написана, -- продолжала старуха. -- Есть у
тебя славная девушка с блестящими глазками, и есть маленький человек в
коричневой одежде, и большой человек в пудреном парике, а поперек твоей
дороги, миленький мой, лежит тень виселицы. Покажи руку, голубочек, и старая
Меррен расскажет тебе все, как есть.
Два случайных совпадения -- Алан и дочь Джемса Мора! -- поразили меня
так сильно, что, швырнув этому страшному существу полпенни, я бросился
прочь, а старуха все так же сидела под качающимися тенями повешенных и
играла монеткой.
Идти по мощенной щебнем Лит-Уокской дороге было бы гораздо приятнее,
если бы не эта встреча. Древний вал тянулся между полей -- я никогда еще не
видел столь тщательно возделанной земли; кроме того, мне было отрадно снова
очутиться в деревенской глуши; но в ушах у меня звенели кандалы на виселице,
перед глазами мелькали ужимки и гримасы старой ведьмы, и мысль о повешенных
преследовала меня, словно дурной сон. Быть повешенным -- страшная участь; а
что привело человека на виселицу -- два ли шотландских шиллинга или, как
сказал мистер Стюарт, чувство долга, то, если он закован в цепи, вымазан
дегтем и повешен, разница не очень велика. Вот так же может висеть и Дэвид
Бэлфур, и какие-то юнцы, проходя мимо по своим делам, мельком подумают о нем
и забудут, а старая полоумная ведьма будет сидеть у столба и предсказывать
им судьбу, а чистенькие красивые девушки мимоходом взглянут, отвернутся и
заткнут носик. Я представлял себе их очень ясно -- у них серые глаза и шарфы
цвета Драммондов на шляпках.
Я был сильно подавлен всем этим, но решимость моя ничуть не ослабела,
когда я увидел перед собой Пилриг, приветливый дом с остроконечной кровлей,
стоявший у дороги среди живописных молодых деревьев. У дверей стояла
оседланная лошадь хозяина; он принял меня в своем кабинете, среди множества
ученых книг и музыкальных инструментов, ибо он был не только серьезным
философом, но и неплохим музыкантом. Он сердечно поздоровался со мной и,
прочитав письмо Ранкилера, любезно сказал, что он к моим услугам.
-- Но что же, родич мой Дэвид, -- ведь мы с вами, оказывается,
двоюродная родня? что же я могу для вас сделать? Написать Престонгрэнджу?
Разумеется, это мне нетрудно. Но что я должен написать?
-- Мистер Бэлфур, -- сказал я, -- если бы я поведал вам всю свою
историю с начала до конца, то мне думается -- и мистер Ранкилер того же
мнения, -- что вам она пришлась бы не по душе.
-- Очень прискорбно слышать это от родственника, -- сказал он. |