|
-- Очень прискорбно слышать это от родственника, -- сказал он. -- Поверьте, я не заслужил этих слов, мистер Бэлфур, -- сказал я. -- На мне нет такой вины, которая была бы прискорбна для меня, а из-за меня и для вас -- разве только обыкновенные человеческие слабости. "Первородный грех Адама, недостаток прирожденной праведности и испорченность моей натуры" -- вот мои грехи, но меня научили, где искать помощи, -- добавил я, так как, глядя на этого человека, решил, что произведу на него лучшее впечатление, если докажу, что знаю катехизис. -- Но если говорить о мирской чести, то против нее у меня нет больших прегрешений, и мне не в чем себя упрекнуть; а в трудное положение я попал против своей воли и, насколько я понимаю, не по своей вине. Беда моя в том, что я оказался замешанным в сложное политическое дело, о котором, как мне говорили, вам лучше не знать. -- Что же, отлично, мистер Дэвид, -- ответил он. -- Рад, что вы оказались таким, как описал вас Ранкилер. А что касается политических дел, то вы совершенно правы. Я стараюсь быть вне всяких подозрений и держусь подальше от политики. Одного лишь не пойму: как я могу оказать вам помощь, не зная ваших обстоятельств. -- Сэр, -- сказал я, -- достаточно, если вы напишете его светлости Генеральному прокурору, что я молодой человек из довольно хорошего рода и с хорошим состоянием -- и то и другое, по-моему, соответствует истине. -- Так утверждает и Ранкилер, -- сказал мистер Бэлфур, -- а это Для меня самое надежное ручательство. -- Можно еще добавить (если вы поверите мне на слово), что я верен англиканской церкви, предан королю Георгу и в таком духе был воспитан с детства. -- Все это вам не повредит, -- заметил мистер Бэлфур. -- Затем, вы можете написать, что я обращаюсь к его светлости по чрезвычайно важному делу, связанному со службой его величеству и со свершением правосудия. -- Так как вашего дела я не знаю, -- сказал мистер Бэлфур, -- то не могу судить, сколь оно значительно. Поэтому слово "чрезвычайно" мы опустим, да и "важное" тоже. Все остальное будет написано так, как вы сказали. -- И еще одно, сэр, -- сказал я, невольно потрогав пальцем шею, -- мне очень хотелось бы, чтобы вы вставили словечко, которое при случае могло бы сохранить мне жизнь. -- Жизнь? -- переспросил он. -- Сохранить вам жизнь? Вот это мне что-то не нравится. Если дело столь опасно, то, честно говоря, я не испытываю желания вмешиваться в него с завязанными глазами. -- Я, пожалуй, могу объяснить его суть двумя словами, -- сказал я. -- Да, вероятно, так будет лучше. -- Это эпинское убийство, -- произнес я. Мистер Бэлфур воздел руки кверху. -- Силы небесные! -- воскликнул он. По выражению его лица и по голосу я понял, что потерял защитника. |
