-- Я задел за живое вашу бесстыжую душу! Вы бледны, и у вас бегают глаза,
мистер Дэвид! Вы поняли, что могила и виселица куда ближе, чем вы
воображали!
-- Просто естественная слабость, -- сказал я. -- Ничего позорного в
этом нет. Позор... -- хотел я продолжить.
-- Позор ожидает вас на виселице, -- перебил он.
-- Где сравняюсь с милордом вашим отцом, -- сказал я.
-- О, нисколько! -- воскликнул он. -- Вы не понимаете сути дела. Мой
отец пострадал за государственное преступление, за вмешательство в дела
королей. А вас повесят за подлое убийство из самых низких целей. И вы играли
в нем гнусную роль предателя, вы заговорили с этим беднягой, чтобы задержать
его, а вашими сообщниками была шайка горских оборванцев. Можно доказать, мой
великолепный мистер Бэлфур, можно доказать, и мы докажем, уж поверьте мне,
человеку, от которого кое-что зависит, мы сможем доказать и докажем, что вам
за это было заплачено. Я так и вижу, как переглянутся судьи, когда я
представлю улики и выяснится, что вы, такой образованный юноша, дали себя
подкупить и пошли на это ужасное дело ради каких-то обносков, бутылки виски
и трех шиллингов и пяти с половиной пенсов медной монетой!
Меня словно обухом ударило; в его словах была доля правды: одежда,
бутылка ирландского виски и три шиллинга пять с половиной пенсов медяками --
это было почти все, с чем Алан и я ушли из Охарна, и я понял, что кто-то из
людей Джемса проболтался в тюрьме.
-- Как видите, мне известно больше, чем вы думали, -- злорадно сказал
он. -- И не рассчитывайте, мой великолепный мистер Дэвид, что правительству
Великобритании и Ирландии будет трудно найти свидетелей, чтобы дать делу
такой оборот. У нас здесь, в тюрьме, сколько угодно людей, которые
поклянутся в чем угодно, когда мы им прикажем, -- когда им прикажу я, если
так вам больше нравится. И теперь судите сами, что за славу вы о себе
оставите, если предпочтете умереть. С одной стороны, жизнь, вино, женщины и
рука герцога, всегда готовая вас поддержать. С другой стороны, веревка на
шее, виселица, на которой будут стучать ваши кости, и позорнейшая,
гнуснейшая история о наемном убийце, которая останется у вас в роду и
перейдет из поколения в поколение. Вот, взгляните! -- перешел он на
угрожающий визг. -- Вот я вынимаю из кармана бумагу! Видите, чье тут
написано имя -- это имя Дэвида Великолепного, и чернила едва просохли.
Смекнули, что это за бумага? Это приказ о взятии вас под стражу, и стоит мне
позвонить вот в этот колокольчик, как он будет немедленно приведен в
исполнение. И когда с этой бумагой вас препроводят в Толбут, то да поможет
вам бог, ибо ваш жребий брошен!
Не стану отрицать, эта низость испугала меня не на шутку, и мужество
почти покинуло меня -- так ужасна была угроза позорной смерти. |