|
Мистер Саймон, этот, как мне казалось, страшный призрак, не выходил у меня из головы, подобно тому, как внезапный грохот еще долго отдается в ушах. В памяти моей вставало все, что я слыхал и читал об отце Саймона, о нем самом, о его лживости и постоянных многочисленных предательствах, и все это перемешивалось с тем, что я сейчас испытал сам. Каждый раз, вспоминая о гнусной, ловко придуманной клевете, которой он хотел меня заклеймить, я вздрагивал от ужаса. Преступление человека на виселице у Лит-Уокской дороги мало чем отличалось от того, что теперь навязывали мне. Разумеется, подлое дело свершили эти двое взрослых мужчин, отняв у ребенка какие-то жалкие гроши, но ведь и мои поступки в том виде, как их намерен представить на суде Саймон Фрэзер, выглядят не менее подлыми и возмутительными. Меня заставили очнуться голоса двух слуг в ливреях; они разговаривали у дверей Престонгрэнджа. -- Держи-ка записку, -- сказал один, -- и мчись что есть духу к капитану. -- Опять притащат сюда этого разбойника? -- спросил другой. -- Да, видно так, -- сказал первый. -- Хозяину и Саймону он спешно понадобился. -- Наш Престонгрэндж вроде бы малость свихнулся, -- сказал второй. -- Скоро он этого Джемса Мора насовсем у себя оставит. -- Ну, это не наше с тобой дело, -- ответил первый. И они разошлись: один убежал с запиской, другой вернулся в дом. Это не сулило ничего хорошего. Не успел я уйти, как они послали за Джемсом Мором, и, наверное, это на него намекал мистер Саймон, сказав о людях, которые сидят в тюрьме и охотно пойдут на что угодно, лишь бы выкупить свою жизнь. Волосы зашевелились у меня на голове, а через секунду вся кровь отхлынула от сердца: я вспомнил о Катрионе. Бедная девушка! Ее отцу грозила виселица за такие некрасивые проступки, что его, конечно, не помилуют. Но что еще противнее: теперь он готов спасти свою шкуру ценою позорнейшего и гнуснейшего убийства -- убийства с помощью ложной клятвы. И в довершение всех наших бед, по-видимому, его жертвой буду я. Я быстро зашагал, сам не зная куда, чувствуя только, что мне необходим воздух, движение и простор. ГЛАВА VII. Я НАРУШАЮ СВОЕ СЛОВО Могу поклясться, что совершенно не помню, как я очутился на Ланг-Дайкс [4] -- проселочной дороге на северном, противоположном городу берегу озера. Отсюда мне была видна черная громада Эдинбурга; на склонах над озером высился замок, от него бесконечной чередой тянулись шпили, остроконечные крыши и дымящие трубы, и от этого зрелища у меня защемило сердце. Несмотря на свою молодость, я уже привык к опасностям, но ничем еще я не был так потрясен, как опасностью, с которой столкнулся нынче утром в так называемом мирном и безопасном городе. Угроза попасть в рабство, погибнуть в кораблекрушении, угроза умереть от шпаги или пули -- все это я вынес с честью, но угроза, которая таилась в пронзительном голосе и жирном лице Саймона, бывшего лорда Ловэта, страшила меня, как ничто другое. |
