– Вот именно, серебристая. И не рубашка, а тонкая куртка, провинциалы такие любят. Теперь припоминаю: волосы светлые‑светлые, парень так и бросается в глаза. Вы бы сфотографировали его, Джо!

– Неплохая идея, – кивнул Ла Брава. – А где фотография вашего приятеля, когда вы снимали со стены?

– От вас ничего не укроется, верно? – Фрэнни нашла снимок и передала его Ла Браве. – Вот он.

Ла Брава всмотрелся в похожего на кубинца парня, в его позу: рука поднесена к уху.

– Что это он делает?

– Не знаю, у него такие беспокойные руки. Покажите… А, да. С серьгой играет. Я подумала было, что он голубой, но нынче не разберешься.

– Как его зовут?

– Он мне не представился. Болтал все время, но толком так ничего и не сказал. Спрашивал, где я живу, нравится ли мне это место, не соглашусь ли я выпить с ним – спасибо, нет, – и так далее.

– Он, случаем, не говорил, что он – Джеральдо Ривера?

Фрэнни замерла, едва оторвав от столика свой бокал:

– Вы что, издеваетесь надо мной, Джо?

– Просто спросил. Мне показалось, я его знаю.

– Разве он похож на Джеральдо Риверу? Ничего общего. Что за шутки, Джо? Вы работаете на полицию?

Обед у Мориса, в картинной галерее; жаркое из филе с луком при свете свечей в стиле «Марго» 69‑го года.

– Если это обед по‑железнодорожному, должно быть, имеется в виду «Восточный экспресс», – сделала комплимент Джин.

Морис пояснил, что все дело в сковороде– чугунной сковороде, бывшей некогда собственностью «Флорида Ист‑Коаст», которой как минимум сто лет.

После обеда, устроившись в гостиной с рюмкой коньяку, Морис заметил:

– Бог и впрямь любит троицу. Взять хоть этих– Артур Годфри, Мейер Лански и Шепперд Струдвик, актер. Помнишь его, Джин? Ему было семьдесят пять, когда он умер.

– Да, я читала в газете, – подтвердила Джин. – Умер в Нью‑Йорке. Мы один раз снимались вместе.

Ла Брава узнал это имя, он вспомнил и лицо актера, его снежно‑белые волосы, сцену на кладбище.

– Шепперд Струдвик играл вашего мужа в «Некрологе». Помните? Мы все пытались понять, кто же это был.

Она оглянулась на него то ли с удивлением, то ли пытаясь припомнить, о чем он говорит, потом кивнула:

– Вы правы, он был моим мужем.

– Шепперд Струдвик, – подхватил Ла Брава. – Вы хотели избавиться от него, сговорились с Генри Сильва… Вы наняли его убить вашего мужа, не так ли?

– Что‑то в этом роде.

– Точно, Генри Сильва играл плохого парня, – продолжал Ла Брава. – Я запомнил его, потому что в тот год я еще видел его в вестерне, а потом снова смотрел этот фильм в Индепенденсе– «Высокий Т.», с Ричардо Буном и этим, как его, Рэндолфом Скоттом. Но я не припомню, кто играл в «Некрологе» хорошего парня.

– Об Артуре Годфри писали на первых страницах все газеты страны, – гнул свое Морис, – Мейер Лански удостоился двух колонок в «Нью‑Йорк таймс», он мог купить и продать Годфри. В честь Артура Годфри назовут улицу. А что достанется Мейеру Лански? Помнится, один парень из ФБР говорил, что Мейер Лански мог бы стать председателем совета директоров «Дженерал моторс», если бы занялся законным бизнесом. – Поднимаясь из шезлонга, Морис подытожил: – Вот что я вам скажу: держу пари, Мейер Лански получил от жизни куда больше удовольствия, чем Альфред П. Слоун и другие парни из «Джи Эм».

Обращаясь к Джин, Ла Брава сказал:

– Нет, ваш план заключался не в том, чтобы убить Шепперда Струдвика, а в чем‑то другом.