Следом на меня нисходит еще одно озарение. Как долго я воспринимала Энди как воплощение всех мыслимых и не¬мыслимых достоинств! Наш брак, по моей логике, просто обязан был быть идеалом супружеских отношений, не ина¬че. С возвратом Лео в мою жизнь я вдруг необъяснимым об¬разом приняла свое супружество за корыстное желание иметь все то, что обыватели считают обязательными атрибутами счастья: хорошую семью, красивый дом, материальный дос¬таток. Я совсем забыла, что главным в моих отношениях с Энди была любовь, а не те блага, что давало мне замужество. Подсознательно, как я теперь понимаю, мне хотелось оправ-дать влечение к далекому, противоречивому, такому непрос¬тому Лео; доказать, что безрассудные чувства имеют право на существование. В конце концов, о несчастной любви сложено гораздо больше песен, чем о счастливой!

Такси едет по улицам Ист-Сайда, а я вспоминаю совет, который мне однажды дала мама. «Богатого, — сказала она, — любить так же легко, как бедного». Конечно, тогда этот со¬вет показался мне, совсем еще девчонке, старомодным и ненужным. Я, как все, считала, что уж мне-то мамины со¬веты не пригодятся. А в тот день мы с мамой столкнулись с ее школьной любовью на автомобильной стоянке. Бывше¬го маминого бойфренда звали Майк Каллас. Сразу после окончания школы мама бросила его, предпочтя папу. Мы с Сюзанной знали его по фотографиям в мамином школьном альбоме и считали, что он очень даже ничего, несмотря на оттопыренные уши; зато у него была роскошная каштано¬вая шевелюра. Спустя столько лет, впрочем, шевелюра прак¬тически сошла на нет, а вот уши остались. Теперь это был всего лишь абсолютно неинтересный мужчина средних лет с неестественно лучезарной улыбкой. Мама только хихик¬нула, когда он галантно чмокнул ей ручку и укатил на «ка¬диллаке». Вот тогда-то она и дала мне тот совет. Никакой скрытой тоски и тем более сожалений я в тот момент в ней не заметила — или по молодости не сумела заметить.

Что мама чувствовала по поводу отца и Майка, прихо¬дилось ли ей жалеть о сделанном в пользу отца выборе? На¬верное, она проявила гораздо больше благоразумия, чем я. А может, серое вещество призвано вечно вмешиваться в сердечные дела и исправлять поступки, продиктованные уп¬рямой мышцей? Жаль, что мама не ответит... Хотя в этом, кажется, уже нет необходимости. Ответ становится очеви¬ден: я представляю себе Энди на нашей кухне, небритого, в помятом костюме и неровно повязанном галстуке. Он со¬средоточенно читает инструкцию к замороженной пицце, размышляя — разогреть в микроволновке или поставить в духовку? На самом деле он пытается забыть о записке, ко¬торую сгоряча оставил на столе.

«Если уйдешь — не возвращайся».

Внезапно меня охватывает страх: я понимаю, что мой вы¬бор — всего лишь мой выбор. Энди не обязан следовать мое¬му примеру. Особенно, холодею я, если узнает, чтб произо¬шло у меня с Лео... Если узнает... При мысли о том, что Энди ускользает от меня, в груди поднимается паника. Я так хочу увидеть Энди, будто мне грозит непоправимая потеря.

— Я передумала, — говорю я шоферу. — Планы меня¬ются.

— Куда теперь? — спрашивает он.

Называю адрес старой квартиры, нашей старой кварти¬ры. Сердце бьется как сумасшедшее. Мне нужно побывать там. Нужно вспомнить, как все было раньше — и как может снова стать в будущем. Нужно только немного решимости и везения!

Водитель невозмутимо кивает и сворачивает на Вторую авеню. Светофоры, указатели, машины, пешеходы кружат¬ся в окошке такси. Я закрываю глаза. А когда открываю, мы уже едем по Тридцать седьмой улице. Вздохнув, расплачи¬ваюсь, покидаю такси и вытаскиваю из багажника вещи. На душе — облегчение пополам с угрызениями совести.