Сапа Инка подумает об этом после, и даже не завтра. Сейчас ему придется ответить на множество других вопросов. Например, каков нынешний расклад в игре?

Глава 6. Пуля, подписанная «мамочке»

Вечер после дуэли (звучит-то как? намного лучше, чем выглядит…) индеец проводит за чисто мужским развлечением, которое служит для всех знаком «Не подходи, я обиделся»: владыка Миктлана сидит и щелкает пультом громче, чем недавно кнутом, со сверхзвуковой скоростью переключая каналы. Не успевая рта раскрыть, сменяют друг друга дикторы, телеведущие, актеры и умилительные зверушки, споро поедающие друг друга в познавательных передачах для юношества. По периметру лофта тенями скользят девы Солнца и их мамаши, решившие погостить чуток. Сапа Инка потихоньку закипает при мысли, что старые ящерицы намерены остаться в ЕГО доме — например, в качестве мамакон. Однако индеец еще не дошел до той точки кипения, чтобы по-простому, без околичностей выставить вон обеих тещ и выдержать новый виток осуждения от четырех жен. Что ж, он пойдет другим путем: потребует беспрекословного повиновения господину и повелителю — и не только от цицимиме, от всех шестерых.

Кажется, Миктлантекутли начинает постигать суровую красоту шариата.

— Устал, ковбой? — Одиночество Дамело нарушает Мина, самая добрая, самая кроткая среди адских гончих, если это вообще возможно — говорить о кротости тварей, питающихся людьми.

— Устал. — Сапа Инка похлопывает по кровати рядом с собой: ложись. Минотавра устраивается у него под боком, от нее, как всегда, тянет теплом и молоком. Сколько ни пои кровью, пахнет домом, миром, покоем. — Что вы там строите, девки? Женскую половину?

— А ты думал, все в одну койку завалимся — пусть мамочки на наши групповушки посмотрят? — морщит нос Мина.

— Фу-у-у, — отмахивается Дамело. — Я, конечно, по части баб демон, но это для меня… чересчур.

Минотавра меряет его взглядом: ври-ври, да не завирайся. Есть ли на свете что-нибудь, что для тебя чересчур? Индеец затрудняется ответить. Еще недавно по первому требованию Дамело выдал бы целый список, на что не согласится никогда, нипочем, даже если встанет перед выбором «трахнись или умри». Сейчас, когда он скорее мертв, чем жив, список табу из свитка превратился в стикер.

Пока Сапа Инка был человеком, тело диктовало свои условия, телу нравилось или не нравилось происходящее, тело выворачивало наизнанку при мысли о… о многом. Тело капризничало, доказывая: оно здесь главное. Как оно захочет, так и будет. Вернее, не будет так, как оно, тело, не захочет. Оттого-то месье Ваго, привычного к запахам кухни и бойни, и мутило от тяжелого мужского запаха, оттого-то тело и соглашалось терпеть только себя, и приходило в бешенство от присутствия на своей территории чужака. А еще предпочитало хорошим душам отличные тела, не желая погружаться в другого человека глубже, чем на длину члена. Опыт с маркизой-кухаркой, прикипевшей к шефу-кондитеру «Эдема» на несколько недель, оказался шокирующим и опасным.

Если бы тело знало, что его ждет — не попыталось бы оно, часом, сунуть башку в духовку? Или для капризной принцессы, которой Дамело был или, по крайней мере, бывал, прячась под маской мачо, убить себя — это чересчур?

Всё едино, за простительные и непростительные грехи свои надменный ублюдок Дамело Ваго назначен новым сатаной.