Никакой, в сущности, разницы с миром живых. Жизнь продолжается и после смерти.

— Какая прелесть твой мальчик. — Владыка преисподней слышит воркование за своей спиной и вспоминает: в момент оргазма шипение змей Горгоны тоже напоминало воркование. В интонациях Мецтли прорывается странная для божества нежность. Это голос Диммило — и сердце Дамело сжимается от того, насколько этот голос слаб. Словно у умирающего.

— Ага. Вот только не понимает элементарных вещей: свои желания нужно исполнять, свои. — В тон любовнику ядовито нежничает бог Солнца.

— Пока он воплощает желания Дамочки. Тайные, — посмеивается Мецтли. Глупое детское прозвище Дамело из уст бога Луны звучит как двусмысленная издевка.

— Скорее страхи, — отбивает подачу Миктлантекутли. — Ты же знаешь, я конченный гомофоб.

— Шлюха ты конченная, — неожиданно зло и откровенно отвечает лунный бог. — Скажут тебе: пошли поебемся — и ты бежишь, точно тебе заплатили. Боишься ты не с мужиками трахаться, боишься, что к кому-то притянет и захочется остаться.

Инти подходит к своему бойфренду (про богов говорят «к возлюбленному», мысленно поправляет себя Дамело), привычно обнимает, кладет голову на широкое плечо, улыбается рассеянно:

— В круге прелюбодеев главное наказание — верность, правда?

— Правда. — Бог Луны не дает владыке Миктлана и слова сказать. — Эти двое… — Мецтли кивает через плечо на измученных демона и грешника: — …связаны навсегда. Так?

— Не-е-ет… — стонет мальчишка, мечтавший о дьяволе, как некоторые мечтают о недоступной кинозвезде, о ее холеном теле и фальшивой любви. И еще раз, на вдохе сквозь зубы: — Нет!

— Нет никакого «навсегда», — роняет Дамело. — Ни у вас в раю, ни у меня в аду. Не бывает грехов, за которые осуждают навсегда. Не трясись, малый. Может, у тебя и срок-то не больше года.

Миктлантекутли старается не смотреть на Димми: он вспоминает обо всех божественных воплощениях, юных и прекрасных, будто земной Тескатлипока, — но в отличие от Тескатлипоки, не вечных, далеко не вечных. Дамело не хотел бы для друга такой блистательной судьбы. Даже если для Диммило она означает освобождение от лунного бога, застрявшего в Димкином теле, точно каменный нож.

Не хочу думать о будущем, решает Сапа Инка. Ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц, ни через год. Пусть будет, как будет, не о чем тут думать. Мы в аду, это позволяет нам быть фаталистами.

Новоиспеченный демон наконец-то вздрагивает всем телом, будто словивши пулю, отталкивает измочаленную жертву и оседает на кучу битого камня. И опять смотрит, смотрит на своего владыку, с благодарностью и… жалостью? Черт, его безымянные бесы тоже, что ли, мысли читают?

— Ты мог бы дать ему имя, — подтверждает Мецтли подозрения Дамело. — Назвать его как-нибудь… не очень длинно. Учти, имя, данное божеством — это судьба. — Бог Луны понижает голос до хриплого шепота: — Если назовешь его Миктлансиуатль, придется на нем жениться, чувак.