В паутине жандармского сыска, которую штаб-офицер простёр над губернским городом, немалая часть липучек и присосок была нацелена и на предводителя дворянства. Стогов нисколько не сомневался, что Баратаев за те годы, что прошли с его сидения в Петропавловской крепости, окреп духом и принялся за старое, уже тайным образом совершает масонские камлания в каком-нибудь подземном уединении с кучкой своих приспешников. Эразм Иванович поручил Сироткину поближе сойтись со слугами и выспросить у них о тайной жизни Баратаева. Но они все в один голос твердили, что их барин истово исповедует веру Христову, а из подозрительного случалось только то, что на усадьбе и близ неё стала появляться по-господски одетая старуха, и один раз попадья видела, как она удалилась вместе со старшей княжной в каменный грот, который добрые христиане обходили стороной из-за происходивших там в прежние годы масонских беснований, от которых всех предостерёг баратаевский батюшка отец Никодим.

«Надо будет князя прощупать насквозь и найти его масонские причиндалы, какие у этой публики приняты: молоток, циркуль, меч, — решил штаб-офицер. — Про эту старуху я, кажется, уже слышал от пьяного Сажина, он, хоть и был под шафе, но вроде не лгал. Надо будет, когда стает снег и высохнет грязь, выставить возле грота засаду. Бывших масонов не бывает, как и бывших моряков и жандармов. Князь, наверняка, не оставил масонские игрища. В этом уверен и Мотовилов. Он точно не лгал, когда говорил о том, как Баратаев его запугивал и загонял в свою ложу силком, под страхом преследования».

Эразм Иванович в своём секретном блокноте пометил, что нужно будет сделать по разработке масонского следа, в первую очередь личными расспросами расположенных к штаб-офицеру дворян, потому что Стогов не гнушался оказывать им услуги во всяких щекотливых, но безопасных для государства и общества проступках.

В кабинет заглянул штаб-офицер и доложил, что отставной подпоручик Сеченов доставлен согласно приказу его высокоблагородия господина подполковника.

— Где ты его нашёл?

— На улице. Ротозейничал на петрушек. Он, господин штаб-офицер страшно напугался. И сейчас пьёт воду.

— Как перестанет трястись, так и заводи.

Эразм Иванович был убеждённым противником того, чтобы общество боялось жандармов. Но события 14 декабря 1925 года потрясли всю Россию, и теперь за каждым жандармом дворянину любого чина и состояния всегда виделась виселица с болтающейся на ней намыленной верёвкой. Политика «утирания слёз», озвученная Николаем Павловичем, не развеяла опасений, и по своему опыту Эразм Иванович знал, что стоит ему опустить руку в карман, чтобы вынуть платок для «утирания слёз», как его собеседника начинала бить трясучка от страха, что жандарм вместо платка вынет удавку. Такого поворота событий и опасался Сеченов, когда на непослушных ногах вошёл в кабинет жандармского штаб-офицера.

— Долгонько же вы, господин Сеченов, манкировали своими должностными обязанностями городничего, — насупив для пущей важности брови, строго произнёс штаб-офицер.

— Но вы же знали, что я был занят разбором дел порученных к моему управлению имений, — пролепетал, вытягиваясь в струнку, отставной подпоручик.

— Всё так, — небрежно сказал Эразм Иванович. — Но вы срочно понадобились губернатору, а у него нет ковра-самолёта, чтобы доставить вас из нижегородской деревни, нет и голубиной почты.

— Покорнейше прошу меня извинить, ваше высокоблагородие, — вякнул Павел Дмитриевич. — Я готов с рвением исполнить всякую доверенную мне службу.

— А куда же вам деваться, — снисходительно произнёс Стогов. — Губернатору пришло решение графа Блудова о вашем назначении на должность.

Сеченов задрожал от нахлынувших на него радостных чувств, но глядел на штаб-офицера выжидательно, поскольку не знал, на какое место его определили.