Возле министерства стояли несколько экипажей, но Владимир Фёдорович, хотя и имел собственный выезд, предпочитал ходить пешком, что было ещё одним из принципов «трудящегося аристократа», под личиной которого он скрывал нежное и сверхчувствительное сердце рафинированного интеллигента, вынужденного добывать себе средства умственным трудом. Но мало кто ещё, кроме проницательного Пушкина, догадывался об этом. Светская молва в пеших прогулках князя усматривала снобизм ненашенской пробы, скорее всего, взятый от английских аристократов, где, по слухам, всё большее значение стали приобретать спортивные состязания, и какое-нибудь перебрасывание мяча через сетку, или забивание его ногой в ворота стали модой, подчинившей себе всё английское дворянство. Одоевский не отвергал и не признавал подобные увлечения, но в глубине души чувствовал горделивое удовлетворение от того, что ему удаётся жить по-своему, без оглядки на чужие мнения.

Суровое казарменное детство в университетском пансионе приучили князя к пунктуальности, и домой он являлся всегда точно к тому времени, когда Ольга Степановна, сверившись с часами, распоряжалась накрывать на стол. Владимир Фёдорович вошёл в столовую, поцеловал жену, сел к столу, и она серебряным половником наполнила тарелку прозрачным супом с фрикадельками, и поставила её перед мужем. Ольге Степановне нравилось исполнять обязанности заботливой и почтительной жены, и она предпочитала помалкивать, если Владимир Фёдорович не начинал разговора. Сегодня он был заметно чем-то удручён и рассеян, и жена его не беспокоила, шёпотом отдавала необходимые указания лакею и только изредка взглядывала на своего любимого Володеньку, пытаясь угадать, что могло смутить её уравновешенного супруга.

Откушав, князь сам разрешил её сомнения, потому что супруги не скрывали друг от друга содержание полученных ими писем. Увидев корреспонденцию, Ольга Степановна вздохнула и успокаивающе коснулась руки мужа.

— Опять явился господин Сеченов со своими дурацкими амбициями?

— Я не в силах понять и тем более объяснить, что ему надо.

Возьми и почитай сама.

Ольга Степановна глянула на нечистые бумаги и брезгливо поморщилась.

— Что, его дело по отстранению от должности не решено?

— Граф Блудов отдал решение этого вопроса на усмотрение губернатора, — сказал князь. — Загряжский определил нашего родственника городничим уездного городка, но тому это кажется слишком незначительным местом, чтобы он мог бы развернуться во всю ширь своей фантазии.

— Слава Богу, что его хоть так успокоили, а то в свете он не перестаёт быть пикантной новостью, и любого, кто о ней не слышал, тотчас в неё посвящают, присовокупляя к этому, что мы его родственники. Слушатели удивляются: какое тут родство? А ему начинают толковать о браке моей вдовой свекрови с отставным подпоручиком.

— Ах, Оленька! — вздохнул Владимир Фёдорович. — Чует моё сердце, что в Симбирске у Сеченова не всё ладно. Как бы он не выкинул чего-нибудь такого, что могло задеть и нас.

— Что, он не в себе? — вздрогнула княгиня. — Я видела его давно, но навсегда запомнила то и дело вспыхивающую сумасшедшинку в его белых глазах.

— Не знаю, как сказать, но Сеченов опять требует, чтобы я начал хлопотать об его камер-юнкерстве.

— Не переживай, дорогой, — Ольга Степановна обняла пригорюнившегося супруга. — Мы что-нибудь придумаем.

— Что тут придумать? — покачал головой князь. — Симбирск — не ближний свет, но надо как-то узнать, не по слухам, а из первых рук, что с Сеченовым и с той девицей, которую он вздумал спасать от родителей. Но довериться в столь щекотливом деле некому.

— Если ты хочешь узнать о симбирских делах, так для этого есть просто великолепная оказия: скоро в Поволжье и Оренбург едет по делам хорошо известный тебе человек.